Новые прожекты светлого будущего. Ежемесячное обозрение. Ноябрь 2010-го
То, что беспокоило
население тогда больше всего – дефицит,
исчезло безвозвратно. Так же как и
всеподавляющая убогая идеология.
Казалось бы, ради этого можно перетерпеть
временные невзгоды, связанные с переходом
от одного уклада к другому. Но нет, жизнь
в очередной раз показала свою
непредсказуемость. Обнаружилось, что
для наших соотечественников главным
было не уничтожение очередей или отмена
цензуры, не возможность свободно
торговать и ездить за границу, а…
сохранение империи.
Конечно, активное
неприятие перестройки и постперестроечных
реалий объясняется не тем, что народу
не нравится даже куцая свобода. Просто
история России последних десятилетий
наглядно и в который уже раз доказывает,
что восприятие человеком окружающей
его действительности не совсем адекватно,
точнее весьма субъективно. Политика –
это не логические построения и не поиск
людьми пути от хорошего к лучшему. Людям
вообще не свойственно глубоко задумываться
и размышлять о причинах явлений.
Популярностью пользуются «простые»
решения и выводы, эмоционально окрашенные.
Часто массы действуют прямо во вред
себе. И это касается не только необразованной
части населения, но и вполне просвещенной.
В обществах, где правила
игры давно сформированы, крайностей
все-таки избегают, и здравый смысл обычно
берет вверх. Левые побуйствовали в
Греции, теперь вот в Ирландии, как дети,
которым не хочется принимать горькую
пилюлю. Однако каждая из этих стран в
целом смиряется с необходимостью жестких
мер. Россия же сегодня, как и в начале
XX века, – общество
хаотичное, без прочных связей и принимаемой
большинством положительной программы.
Сто лет назад такое состояние сбило
великую страну с пути, открыв ужасный
цикл саморазрушения. Сейчас государство
скрепляют пресловутая вертикаль власти,
отчасти география и общая история, а не
осознанный интерес проживающих в нем
людей.
***
Наверное, примерно об
этом задумывается и наш президент.
Правда, его сенсационное признание в
видеоблоге относительно застоя и
стагнации, забронзовелости партии
власти и невозможности оппозиции
победить на выборах прошло мимо внимания
рядовых граждан. Да и экспертное
сообщество откровения Дмитрия Анатольевича
не особенно впечатлили, скорее вызвали
недоумение – чего же хочет Кремль?
Напомним основные
тезисы президентского Интернет-обращения:
«Мы хотим сделать нашу политическую
систему просто более справедливой.
Более гибкой, более динамичной, более
открытой к обновлению и развитию. Она
должна пользоваться большим доверием
наших избирателей… возникла необходимость
поднять уровень политической конкуренции…
Главная наша задача… повысить качество
народного представительства. Сделать
так, чтобы политическое большинство не
было просто статистическим… Чтобы
правящая партия имела и права, и
обязанности, а не просто служила
приложением к исполнительной власти…».
Звучит все это весьма
заманчиво, если только не помнить, что
произносит «крамольные» речи тот, кто
десять лет как раз способствовал
деполитизации общества, подчинению
государству СМИ, отмене выборов и т.д.
Поэтому, видимо, большинство наблюдателей
и не могут поверить превращению Савла
в Павла. Перечисление президентом уже
сделанного по части «демократизации»
– предложение победившей партией
кандидатуры губернатора, фактическое
снижение избирательного барьера,
изменение принципов выдвижения сенаторов
в Совет Федерации, гарантии для оппозиции
по части занятия руководящих должностей
в ЗАКСах, конечно, несерьезно в условиях,
по сути, непоколебимой монополии на
власть. Поверить в благие замыслы можно
будет, лишь когда «Единая Россия»
выдвинет на пост какого-нибудь губернатора
кандидатуру, предварительно не
согласованную с администрацией
президента.
Ключевая мысль в
упомянутом выступлении Медведева-блоггера
– «политические реформы не должны
приводить к хаосу». Память о личной
катастрофе М.С. Горбачева слишком свежа.
И парадокс заключается в том, что, по
логике нынешних кремлевских властей,
с целью недопущения хаоса надо держать
под строгим контролем все политические
процессы, в том числе местную инициативу,
о которой вроде бы печется президент.
Интерпретация чужих
намерений – неблагодарное дело, и
все-таки попробуем им заняться. Дмитрий
Медведев – человек иного поколения,
нежели Владимир Путин. Последний вырос
и сложился как взрослый человек еще
когда власть КПСС казалась неколебимой.
Медведев же встретил перестройку
студентом. В 23 года он участвовал в
выдвижении Анатолия Собчака в депутаты,
позднее работал его помощником. В
известном смысле нынешний президент –
олицетворение перестройки, отчасти –
эпохи 90-х годов. Он совершил фантастическую
карьеру именно благодаря открывшимся
возможностям и всем обязан новым
временам.
Как Горбачев отличался
от Черненко и Брежнева, даже состоя в
одном с ними Политбюро, так и Медведев
отличается от Путина, будучи его
выдвиженцем и соратником. Но президент
не так свободен в своих действиях, как
был Горбачев. Представьте Горбачева-реформатора
при живом Андропове – каков был бы
диапазон его возможных решений?
Дмитрий Медведев, как
человек молодой и умный, должен ясно
понимать всю иллюзорность и зыбкость
нынешней стабильности. Вне зависимости
от личных симпатий он обязан, если хочет
удержаться у власти, видеть вещи в
объективном свете. Вспомним, что в начале
перестройки в своем осуждении застоя
и сознании необходимости кардинальных
перемен были едины такие несхожие люди,
как Горбачев и Лигачев, Рыжков и
Шеварднадзе, Лукьянов и Яковлев. Когда
человек достигает вершины власти, он
видит больше, чем те, кто внизу. Егор
Гайдар всегда подчеркивал значимость
макроэкономической ситуации для решений
в пользу перемен, принятых в 1985-м. На
уровне райкома-горкома острота положения
могла не ощущаться. Но для премьера или
секретарей ЦК кризис с закупками зерна,
катастрофическое сокращение валютных
поступлений и другие грозные сигналы
были очевидны. В этом, думаю, лежит ключ
к разгадке того обстоятельства, почему
именно верхи партии были инициаторами
и движителями перестройки, а низы –
наиболее яростными ее противниками.
Так и сегодня – президент
говорит вполне революционные слова, а
нижние слои бюрократии не желают ни о
чем таком слушать. Для губернаторов,
мэров, силовиков, сросшегося с ними
местного бизнеса, представители которого,
как правило, возглавляют отделения
«Единой России», никакие перемены не
нужны, ибо угрожают стабильности их
карьеры и положения. Общество же, повторю,
спит либо выжидает и не готово к
решительным действиям. Не видно сил,
которые, начнись и впрямь Перестройка-2,
были бы в ней заинтересованы и могли ее
продвигать. Зато налицо всеразъедающий
цинизм, ставший воистину нашей национальной
религией.
Известный тележурналист
Леонид Парфенов на вручении ему
профессиональной премии выступил с
речью, сочтенной многими почти гражданским
подвигом. Он подверг критике сервилизм
и продажность, укоренившуюся в
журналистской среде. Если бы мой знакомый
телевизионный начальник в провинции и
другие такие же начальники близко к
сердцу приняли слова Парфенова и
попытались что-то практически изменить,
я воспринял бы это как свидетельство
настоящих перемен. Только пока такой
поворот событий кажется совершенно
невероятным. Представить применительно
к этой публике искренний порыв, пробуждение
в душе совести и профессиональной этики
невозможно.
Подведем итог –
видеозапись Медведева в блоге событие
знаковое, но вот что за ней последует?
Многое покажут весенние местные выборы.
Ну а окончательный вывод можно будет
сделать ровно через год – когда начнется
кампания по избранию депутатов
Государственной Думы.
***
Кончина Виктора
Степановича Черномырдина побуждает
задуматься об этом человеке и еще раз
оглянуться на 90-е годы.
Сегодня ясно, что
шараханья Ельцина и его окружения в
1998 – 1999 годах стали для развития страны
в высшей степени контрпродуктивными.
Для чего в марте 98-го был отстранен от
власти пусть не очень популярный, но
вполне разумный и умеренный премьер с
огромным житейским и политическим
опытом, способный служить центром
консолидации? Черномырдин выступал как
преемник Ельцина, причем никак ему не
угрожавший и в высшей степени лояльный.
В 2000 году он вполне мог победить на
президентских выборах как кандидат от
элит, с которыми – и федеральными, и
региональными – умел находить общий
язык и достигать компромисса.
Бывший работник ЦК и
советский министр, Черномырдин успешно
вписался в рыночные отношения и, как
признают, например, Чубайс и многие его
соратники, проводил вполне реформистский
курс несмотря на первоначальные страхи
либералов. Черномырдин был готов учиться,
обладал даром дипломата, тактика и
стратега. Его роль в 90-е годы была в целом
положительной. Именно он прикрывал
своим именем реформаторов – что в 93-м,
что в 97-м. Полагаю, что восемь лет работы
Виктора Степановича послом в Киеве были
не синекурой, а почетной ссылкой.
Экс-премьера убрали подальше из Москвы,
чтобы не путался под ногами, не мешал и
тем более не воспринимался как
потенциальный центр объединения
недовольных.
Думается, стань
Черномырдин президентом, Россия не
пережила бы многое из того негативного,
чем отмечено начало XXI
века. Впрочем, то же самое можно сказать
и про гипотетическое президентство
Примакова. Но Ельцин и его окружение
сделали ставку на преемника, который
обеспечивал их безопасность. Этим людям
было не важно, какую цену придется
заплатить стране за их полную защищенность
и сверхкомфорт.
Важнейший урок из судьбы
Черномырдина – один в поле не воин. При
отсутствии политической организации,
независимых общественных сил вчера еще
влиятельнейший человек мгновенно
превращается в ничто. Поэтому власть и
не заинтересована в реальной партийной
жизни – только так можно манипулировать
страной.
***
А еще один несостоявшийся
преемник Ельцина – Сергей Степашин в
ноябре в очередной раз был назначен
председателем Счетной палаты. Я уже не
раз писал о судьбе этого органа,
показывающего, как лакмусовая бумажка,
все фобии Кремля относительно чего-то
неподконтрольного. И при первом Президенте
России Счетную палату было не особо
слышно. Но тогда ее руководство
формировалось обеими палатами парламента
независимо от исполнительной власти.
Палата была, пусть и формально, «цепным
псом» Федерального собрания – как это
обстоит с аналогичными органами в США
и во всем мире.
После 2000-го, с избранием
«демократа» Степашина ее председателем
(не забудем, он прошел в Думу как
«яблочник»!), начался позорный процесс
сдачи Счетной палатой своих позиций –
по инициативе… ее руководства и депутатов
Госдумы! Степашин объявил, что включение
палаты в президентскую вертикаль «усилит
ее авторитет», а депутаты и без того
кастрированного и хилого парламента,
вдруг согласились, что полномочий у них
слишком много и будет лучше, если
царь-батюшка, то бишь президент, возьмет
на себя еще и формирование Счетной
палаты. Что это как не «верх распада
идейного», говоря словами классика!
Сам Степашин давно от
своих демократических убеждений
открестился (а были ли они у него?) и
теперь надувает щеки как солидный
государственный муж. По мне, он сегодня
пародия на самого себя, человек, переживший
свое имя. Карьера, пребывание на верхах
любой ценой оказались для него важнее
всего.
***
Самым громким событием
ноября стало, безусловно, жестокое
покушение на журналиста Олега Кашина.
В этом трагическом происшествии, как в
капле воды, отразились основные проблемы,
волнующие мыслящую часть общества:
зависимое положение средств массовой
информации, незащищенность их сотрудников,
неготовность милиции расследовать
криминал такого рода. Резонанс был
вызван не столько известностью
корреспондента, сколько характером
преступления. Его справедливо расценили
как попытку заткнуть журналисту рот.
Сам Кашин личность
более чем противоречивая. В какой-то
период своей карьеры он был близок к
«кремлянам». Помню, я присутствовал на
его дебатах с Виктором Шендеровичем:
Кашин представлял там молодую поросль,
считавшую своим долгом свести счеты с
«либерастами». Затем он прошел довольно
извилистый путь, постепенно дрейфуя от
провластной тусовки, в которой начинал.
Если сказать коротко, то Кашин –
талантливый журналист, но без царя в
голове. Пишет он ярко, хлестко и интересно,
но сказываются отсутствие четких
принципов и некий провинциализм суждений.
Впрочем, все это в данном случае не
важно.
Реакция на преступление
была громкая, не сравнить с той, что
последовала за убийством Анны Политковской.
Если тогда Путин заявил, что Политковская
ни на что не влияла, то теперь Медведев
признал: «Государство должно самым
внимательным образом следить за трудом
журналистов, принимать необходимые
решения в случае посягательств на
здоровье журналистов в большей степени,
чем это касается других случаев, в силу
общественной значимости их труда».
Думается, общество,
которое кормят однообразной кашей
официоза, уже ощущает всю пагубность
такой диеты. Профессия журналиста вновь
начинает пользоваться уважением
сограждан. Необходимо отметить и роль
блогосферы. Кашин сам видный блоггер,
именно из блога его коллеги стало впервые
известно о нападении на Олега, и именно
в Интернете развернулось наиболее
жаркое обсуждение возможных версий
случившегося, готовились протестные
действия, выражалось сочувствие раненому
журналисту.
Управлять информационным
обществом привычными способами все
труднее. Возможно, мы наблюдаем начало
перехода количественных изменений в
качественные. Я давно уже отмечал, что
распространение мобильной связи,
Интернета никак не отражается на массовом
сознании граждан, которое остается все
тем же патерналистским, государственническим
и архаичным. Но вот зазвучали совсем
иные ноты. Если после убийства Политковской
в интернетовском обсуждении этой
трагедии в целом преобладали шовинистические
настроения, то теперь перевешивали
мнения тех, кто пресытился «суверенной
демократией» со всеми ее прелестями.
***
Не обошлось в ноябре и
без Суркова. Серый кардинал Кремля
показывает завидную способность к
мимикрии. На встрече с американскими
студентами он рассказал о своем видении
перспектив российской политической
системы. Выборы в Госдуму-2011 выиграет
«Единая Россия», но конституционного
большинства она не получит и для решения
основных вопросов будет «вступать в
коалиции». «Нынешний рейтинг правящей
партии – 50–60% – аномально большой».
Стремление к централизации неизбежно
сменится обратным желанием – к
децентрализации. «Единая Россия» будет
постепенно «снижать свои позиции», а
оппозиционные партии, наоборот,
«наращивать» их. Через десять лет
оппозиция «окрепнет», «станет
респектабельной» и сможет прийти к
власти. Однако никаких «катастрофических
изменений» и разрушения государственных
институтов за этим не последует.
«Изменения будут носить характер
нормализации». Кремль должен сделать
так, чтобы «в будущем к власти пришла
системная оппозиция, но не радикальная».
В России возникнет «трех-четырех-пятипартийный
парламент». «Произойдет постепенный
рост и укрепление оппозиционных партий
и политической конкуренции. В итоге, я
думаю, у нас сложится в пределах ближайшего
десятилетия эластичная, разнообразная,
достаточная по сложности политическая
система». Дальнейшие шаги по децентрализации
и расщеплению власти должны опираться
на «зрелость соответствующих институтов».
Если принять слова
Суркова за чистую монету и считать, что
он и вправду верит в то, что говорит, то
первое, что приходит на ум, – общество
не машина. Процессы в нем не поддаются
мало-мальски точному прогнозированию.
Тем более это верно для такого
неустоявшегося социума, как российский.
Верно русская пословица учит: гладко
было на бумаге, да забыли про овраги.
Но опять-таки в искренность
слов Суркова никто не верит. В лучшем
случае в них видят готовность признать
неуспех политики «суверенной демократии»
и форму осторожного самооправдания.
Человек, создававший «Единую Россию»
в ее нынешнем виде, вряд ли способен
стать ее могильщиком. Будет ли Сурков
настаивать на отмене цензуры? На
исключении из политики административного
ресурса? Об этом смешно говорить. Но и
его «лекция», и видеовыступление
Медведева свидетельствуют об усиливающемся
в верхах сознании зыбкости нынешнего
положения, тупиковости курса на грубое
подавление всех несогласных.
***
Вместе с делом Кашина
в ноябре горячо обсуждалось еще одно
преступление – массовое убийство в
станице Кущевской, также вскрывшее
многие язвы современной России. Оказалось,
что на богатой Кубани целый район давно
перешел под контроль криминальной
группировки. Местные силовики
систематически прикрывали бандитов, а
запуганное население молчало, опасаясь
расправы и не веря в способность властей
навести порядок.
Это происходило в крае,
который вскоре будет принимать у себя
Зимнюю Олимпиаду. Не вскройся по стечению
обстоятельств гнойник, ситуация могла
бы тянуться бесконечно. Никакая вертикаль
власти покончить с этим беспределом не
могла, да и не хотела. Районные власти
переводят стрелки на краевые, те смотрят
в обратную сторону, федеральный центр
тоже вроде бы ни при чем. Словно дополнением
к этой картине стало известие об аресте
в Саратовской области главы Энгельсского
района, также возглавлявшего банду.
В связи с событиями в
Кущевской высказываются мнения, что
защитить от уголовного террора помогла
бы избираемость, а, следовательно,
подконтрольность, местных правоохранительных
органов – по образцу США. В ответ
раздаются доводы, что запуганное и
дезориентированное население вполне
способно избрать на должность шерифа
какого-нибудь бандита. Сама по себе
выборность всех и вся действительно
ничего не решает, эта система должна
внедряться одновременно с повышением
политической культуры граждан. Эксперимент
с выборностью губернаторов в России не
удался (это подтверждается уже тем, что
никто в защиту выборов не выступил)
потому, что люди не чувствовали возможности
контролировать власть. Зачем избираемые
губернаторы, мэры, депутаты-одномандатники,
партии, если все равно «маленький
человек» ощущает свою беспомощность?
Вопрос, почему россияне
в 90-е годы не почувствовали никаких
выгод от зачатков демократии, сложный.
Ясно лишь, что красивые слова и
декларируемые правильные принципы без
практических сдвигов к лучшему ничего
не стоят.
***
В Молдавии, о которой
я не раз писал в своих обзорах, состоялись
«очередные внеочередные» парламентские
выборы. Крошечная республика показывает
нам пример, как выходить из кризисов в
самых неблагоприятных условиях. Об этом
говорил политолог Эмиль Паин на Круглом
столе, посвященном памяти Г.В. Старовойтовой.
В Молдавии власть уже несколько раз
мирно переходила от действующего
руководства к оппозиции, в том числе к
коммунистам, и обратно. Там происходит
то, чего наши «демократы» не допустили.
Непрерывное развитие реальной
демократической системы, сохранение
правового государства позволило
сформировать в Молдавии соответствующую
политическую культуру – культуру
компромисса.
Как итог – коммунисты
вновь потерпели поражение, и еще более
значительное, чем предыдущее, уступив
по числу набранных голосов Альянсу за
европейскую интеграцию. Причем результат
достигнут не за счет административного
ресурса, а в честной борьбе, когда
конкурировали разные политические
программы и концепции развития страны.
Примечателен еще один
момент. Михай Гимпу, исполняющий
обязанности президента, объявил о
рассекречивании хранящихся в архивах
КГБ материалов о жертвах политических
репрессий 1920–1951 годов. В общей сложности
из хранилищ спецслужб в гражданские
ведомства передают более ста тысяч дел.
Теперь каждый гражданин Молдавии может
ознакомиться с тем, за что были подвергнуты
репрессиям его близкие. Для формирования
ответственной исторической памяти это
необходимое условие. У нас ничего
подобного не планируется, хотя ряд
активистов в ноябре подписали
соответствующее обращение к президенту.
Посмотрим, ответит ли он и что именно.
Справедливости ради
отмечу заявление Государственной Думы
в связи с Катынским расстрелом. Впервые
именно российский парламент внятно и
открыто осудил это преступление
сталинизма.
***
В завершение – о
мультикультурализме. Празднование
Курбан-Байрама в Москве вылилось в
немалый скандал. К мэру Собянину
обратилась группа актеров и музыкантов
с просьбой установить четкие рамки для
мусульманских обрядов жертвоприношения,
совершаемых публично. Начались также
сбор подписей и иные акции против
строительства мечети в одном из районов
столицы.
За последние двадцать
лет физиономия Москвы и других крупных
городов сильно изменилась. Российские
мегаполисы переживают то, что испытала
после Второй Мировой войны Европа в
связи с наплывом иммигрантов –
трансформацию привычного культурного,
религиозного и этнического ландшафта.
Проблема эта весьма непроста, многоаспектна
и не имеет легких и быстрых решений.
Несомненно одно: о ней надо говорить,
не замалчивая противоречий. Но говорить
не на обывательском ксенофобском уровне,
а с привлечением специалистов. У
соседей-европейцев уже накоплен опыт
взаимодействия с иммигрантскими
общинами, которым нам нужно творчески
воспользоваться. Есть шанс совершить
как можно меньше собственных ошибок,
учась на чужих.