Как помнить о Блокаде?

Даниил Коцюбинский, кандидат исторических наук.

Как помнить о Блокаде?

Парад на Дворцовой площади 27 января 2019 года и столкновение двух версий блокадной памяти

 Январь – месяц сразу двух памятных блокадных дат. 18 января 1943 года блокада Ленинграда была прорвана, 27 января 1944 года – окончательно снята.

Какой сегодня должна быть память о Блокаде и о Битве за Ленинград? Героической или скорбной? Кто виноват в трагической гибели 1 миллиона мирных жителей города и 1,5 миллионов советских воинов, павших в битве за город? Только нацисты – или советское руководство в том числе?

Обо всём этом в последние годы много спорили – и в Санкт-Петербурге, и в других российских городах, и даже за границей. С особой остротой эта дискуссия вспыхнула в 2018-2019 гг., в связи с подготовкой и проведением военного парада на Дворцовой площади по случаю 75-й годовщины окончания блокады.

Эти дискуссии вышли далеко за пределы собственно блокадной мемориальной тематики и коснулись самых животрепещущих проблем современной России. В частности, вопроса о моральной оправданности исторического правопреемства нынешнего российского государства по отношению к СССР.

Анализу этих событий и связанных с ними общественных дебатов посвящена настоящая исследовательская работа.  

Работа была осуществлена в рамках исследовательского проекта «“Историческое воображение и ресурсы “исторического прошлого”: формы символической проработки» (СПбГУ, (ID 53363568)

 

Коллективная память – структурно сложный и противоречивый феномен

Феномен коллективной памяти, попавший в поле зрения исследователей – Мориса Хальбвакса[1], Аби Варбурга[2] и др. – еще в 1920-е гг., в последние десятилетия все чаще оказывается в центре научного рассмотрения и общественных дискуссий.

При этом по сей день порой высказываются суждения, не признающие за коллективной памятью статуса самостоятельного социального феномена и объекта изучения.

Так, Райнхарт Козеллек, например, отрицает существование коллективной памяти, делая акцент исключительно на индивидуальной памяти: «Не существует коллективных воспоминаний, но существуют коллективные условия для возможных воспоминаний»; «Мой тезис гласит: я могу вспомнить лишь то, что пережил сам».

Со своей стороны, Сьюзан Зонтаг вместо термина «коллективная память» использует понятие «идеология», подчеркивая, что т.н. коллективная память – это условность, конвенция, сформированная идеологией (исторической политикой)[3].

«Понятие “коллективная память”, – отмечает в этой связи Юлия Сафронова, – переоткрытое вместе с работами Хальбвакса в 1980-х, довольно быстро перестало устраивать большинство исследователей вследствие своего антииндивидуализма.

Как последовательный дюркгеймианец Хальбвакс понимал под коллективной памятью коллективно разделяемые репрезентации прошлого, но при этом настаивал на том, что индивидуальная память полностью социально детерминирована, а потому отдельный человек не имеет значения для истории коллективной памяти.

Пытаясь преодолеть этот крайний социологизм, историки принялись изобретать собственные альтернативные понятия: “историческая память”, “культурная память”, “социальная память”, “публичная память” и даже “постпамять”.

Такая неопределенность основного понятия, а также многообразие конкурирующих интерпретаций при отсутствии собственного метода служат одним из главных оснований критики memory studies (Kansteiner 2002).

С другой стороны, раздаются голоса, утверждающие, что понятие “память” не способно добавить в исторические исследования ничего нового по сравнению с такими классическими понятиями, как “миф”, “обычай”, “традиция” и “историческое сознание” (Gedi, Elam 1996)»[4].

Как бы то ни было, но, как подчеркивает Алейда Ассман, начиная с 1980-х гг., в социальных науках последовательно утверждается представление о феномене «социального воображаемого», опирающееся на подходы, предложенные Жаком Лаканом, Бенедиктом Андерсоном и другими авторами. В итоге понятие коллективной памяти как одного из инструментов «воображаемой интеграции» социума – становится общепринятым[5].

Исходная дискуссионность феномена коллективной памяти, однако, неслучайна и во многом связана не только с вышеупомянутым методологическим конфликтом между «социологизаторскими» с одной стороны и «культурно-психологизаторскими» с другой подходами к рассмотрению данного феномена, но также с существованием нескольких противоположных и конфликтующих между собой разновидностей той коллективной памяти, о которой пишут сегодня ученые.

С одной стороны, есть «мертвая» историческая память, определяемая социальными рамками памяти, о которых писал М. Хальбвакс[6], и формируемая в первую очередь исторической политикой.

С другой стороны, существует «живая» социальная память, основанная на личной памяти индивидов (о которой писал еще Анри Бергсон[7]), передаваемой из уст в уста – прежде всего внутри семей, куда обычно входят три смежных поколения, – и способная до известной степени сопротивляться воздействию социальных рамок памяти.

Помимо отмеченной, в структуре феномена коллективной памяти есть ещё одна «дихотомическая пара», которую выделяет Алейда Ассман: сакрифицированная память – героико-милитаристская с одной стороны и виктимизированная, скорбно-трагическая память с другой[8] (основоположник культурсоциологии Бернхард Гизен, делит коллективные воспоминания сходным, но, как представляется, менее описательно универсальным образом на «триумфальные» и «травматические»[9]).

Сакрифицированная историческая память концентрирует внимание на героях, принесших себя в жертву либо просто совершивших подвиг во имя победы. Цель такой памяти – подтверждение готовности мы-группы к новым военным победам либо ее боевой реванш – если это память о поражении мы-группы в прошлом. Ключевые фигуры такой памяти – герой и враг.

Виктимизированная историческая память апеллирует к воспоминаниям о жертвах насилия, у которых не было шанса на спасение. Это память о массовых страданиях жертв, обреченных палачами на гибель. Ее цель – получение мы-группой моральной компенсации с последующей моральной реабилитацией. Ключевые фигуры виктимизированной памяти – жертва и палач[10].

Алейда Ассман

А. Ассман поясняет функционально-смысловую противоположность сакрифицированной и виктимизированной памяти следующим образом:

«Если сакрифицированная жертва получает признание в своем сообществе, то для виктимизированной жертвы необходимо признание извне, которое подтверждает статус жертвы»[11].

Причем это признание обязательно включает в себя наказание палача. Речь не только об уголовном наказании конкретных преступников и моральном покаянии их соотечественников-современников и потомков. Речь также идет о демонтаже той институциональной системы, в рамках которой действовали палачи (в послевоенной Германии этот процесс демонтажа получил название «денацификация»). Виктимизированная память, таким образом, куда менее безобидна, чем может показаться, на первый взгляд. Она требует не просто «чествования жертв» или реванша в виде победы, как этого требует сакрифицированная память. Она требует полноценного наказания палачей, притом в форме их «исторической казни», а точнее – в форме политического демонтажа «палаческой системы» либо той системы, которая ей непосредственно правопреемствует[12].

В связи со всем вышесказанным возникают несколько тесно связанных между собой вопросов, которые неизбежно обнаруживают себя при рассмотрении конкретных мемориальных кейсов.

Во-первых, вопрос о взаимодействии и взаимовлиянии исторической (формируемой посредством исторической политики и коммеморативно зафиксированной) памяти с одной стороны – и социальной (живой памяти трех смежных поколений) памяти с другой.

Во-вторых, вопрос о «правильной» исторической политике, способствующей успешной коллективно-ценностной интеграции общества.

Наконец, в-третьих, вопрос о соотношении сакрифицированного и виктимизированного подходов к формированию исторической политики и исторической памяти в контексте их взаимодействия как с обществом в целом, так и с отдельными его группами.

Указанные проблемно-тематические блоки и порождаемые ими смысловые и оценочные коллизии нашли всеобъемлющее отражение в рамках новейшего блокадного дискуссионно-мемориального дискурса.

Один их самых острых вопросов, возникших в ходе развертывания данного дискурса на городском мемориальном пространстве – кто был палачом миллиона горожан и полутора миллионов солдат, погибших в ходе Битвы за Ленинград? На первый взгляд, ответ очевиден: нацистская Германия. Но в социальной памяти и в историко-мемориальном нарративе, сформировавшемся в том числе на основе работ профессиональных историков, картина выглядит более сложной. Де-факто ответственность за гибель блокадных и военных жертв оказывается лежащей не только на нацистах, но и на советском руководстве («Главное преступление Сталина и Жданова – позднее начало эвакуации»[13]). То есть не на одном, а на двух тоталитарных режимах.

Но если Третий рейх и все его институции давно демонтированы, то с СССР этого в полной мере не произошло. РФ является правопреемником Советского Союза не только декларативно, но также юридически-институционально, а во многих отношениях и идеологически. И поэтому абсолютно виктимизированная память о Блокаде (как и о Большом терроре, Голодоморе и других преступлениях тоталитарной советской власти), с точки зрения институционального самосохранения нынешней российской государственности, оказывается небезопасной. Ведь если признать советскую власть, наряду с нацистской, палачом Ленинграда и своего народа, то неизбежно встает вопрос об осуждении и демонтаже идеологических и политических институций, многие из которых – прежде всего это касается силовых структур – в частично модифицированном виде существуют по сей день.

Отсюда вытекает крайняя политизированность блокадного мемориального дискурса[14] в постсоветский период и особенно в последние два десятилетия, когда историческая политика РФ стала делать все более выраженный акцент на историческом правопреемстве РФ по отношению к СССР и на героико-триумфальной памяти о Великой Отечественной войне, рассматривая «историческую память о войне одним из стержней, скрепляющих общество, и важнейшим ресурсом формирования патриотических чувств»[15]. Этим объясняется непрерывно нараставшее в рассматриваемый отрезок истории стремление оппозиционно настроенной общественности к максимальной виктимизации блокадной памяти, а российской власти, соответственно, к предельной ее девиктимизациии и сакрификации.

Своеобразной кульминацией данного мемориально-дискуссионного процесса, захватившего широкие круги общественности, стало развернувшееся в 2018-2019 гг. в СМИ и в Сети обсуждение решения о проведении 27 января 2019 г. военного парада на Дворцовой площади в связи с 75-летием полного снятия ленинградской блокады. В ходе этих публичных дебатов фронтально столкнулись сакрифицированная (державно-праздничная) с одной стороны и виктимизированная (скорбно-гуманистическая) с другой стороны версии памяти о Блокаде[16].

Военный парад на Дворцовой площади 27 января 2019 г.

Память о Блокаде и дискуссия о военном параде 27 января 2019 года в работах историков

Число работ, посвященных истории ленинградской блокады и осмыслению феномена блокадной памяти, огромно, и их список постоянно пополняется[17]. Ряд работ адресно посвящен осмыслению коллизии сакрифицированной («советской», этатистской, героико-триумфальной) и виктимизированной (гуманистической, скорбно-трагической) версий памяти о Блокаде[18].

Однако специальному анализу данная коллизия в контексте её развития и преломления сквозь общественные дебаты по поводу проведения парада на Дворцовой площади 27 января 2019 г. не подвергалась, хотя и упоминалась в некоторых работах.

В частности, можно назвать статью И. Грибан и С. Лыты[19].

Следует также упомянуть материал А. Бубнова и А. Комплеева. Он посвящён анализу оценок немецкой прессы, адресованных российской исторической политике в сфере памяти о Великой Отечественной войне – и, в частности, проведению парада на Дворцовой площади 27 января 2019 г. – а также возникшей в связи с этим в Рунете дискуссии[20].

Авторы указывают на «тенденциозность» баварской журналистки Зильке Бигальке, заключавшуются, по мнению их, а также тех сетевых комментаторов, на которых они ссылаются, «в сведении проводимых 27 января в Санкт-Петербурге памятных мероприятий только к проведению военного парада, без упоминания траурных мероприятий на городских кладбищах и в местах памяти».

Зильке Бигальке

Причинами такой тенденциозности, по словам А. Бубнова и А. Комплеева, являются два фактора. Во-первых, «усиление геополитического противостояния России и Запада после войны в Южной Осетии 2008 г., возвращения Крыма в состав России и событий на востоке Украины 2014 года». Во-вторых, стремление РФ использовать современную военную технику и проведение военных парадов в памятные даты, связанные с историей Великой Отечественной войны «как предостережение потенциальному агрессору».

При этом авторы отмечают, что «отдельные комментаторы поддержали основной посыл статьи Зильке Бигальке, считая неуместным практику проведения военных парадов в памятные дни, связанные с блокадой Ленинграда. “Праздновать действительно нечего. Это страшная трагедия, смерть гражданских людей была мученической, но не героической. Нет ничего героического в том, чтобы оказаться заложником ситуации и умереть от голода и холода, причём факт твоей гибели все равно никак не влиял на исход обороны города, ведь это были не солдаты, а женщины, дети и старики. Устраивать торжества по поводу такого события – все равно, что праздновать с парадами и фейерверками годовщину смерти близкого человека. Это должен быть не праздник, а день национальной скорби”». Однако здесь же авторы статьи подчеркивают, что такой взгляд «вызвал несогласие у значительной части участников дискуссии»[21].

Впрочем, репрезентативность наблюдений, сделанных А. Бубновым и А. Комплеевым, является весьма условной, т.к. ими были проанализированы лишь 183 отклика на форуме ИноСМИ под публикацией перевода вышеупомянутой статьи немецкой журналистки.

Более подробному рассмотрению сюжет, связанный с общественной дискуссией вокруг вопроса о проведении парада 27 января 2019 г., был подвергнут в статье Екатерины Мельниковой[22], анализирующей блокадно-мемориальное пространство в контексте публичных споров, обострившихся в преддверии 75-летия окончания блокады.

Екатерина Мельникова

«Мемориальные проекты, спровоцированные 75-летней годовщиной со дня снятия блокады, вполне предсказуемо вызвали волну публичных обсуждений блокадного прошлого: его значения для истории города и страны, соответствия существующей памяти масштабу трагедии и адекватности государственных практик ее коммеморации. Одной из главных особенностей современных разговоров о блокаде стала сама их дискуссионность…»[23] – констатирует Е. Мельникова, в дальнейшем концентрируя аналитическое внимание на нескольких важных, с ее точки зрения, моментах.

Во-первых, на том, что активизировавшаяся в преддверии 75-летнего юбилея окончания блокады общественная дискуссия носила не столько научно-исторический, сколько мемориальный характер:

«…дефицит знания о блокадном прошлом определяется не только, а зачастую и не столько в терминах недостатка опубликованных материалов и исследований. <…> Ключевой точкой нынешнего блокадного бума является не блокада, а память о ней. Ведь бои, идущие сегодня, ведутся за правильную или неправильную память»;

«Коммеморативная функция институтов исторического знания вытесняет все другие…»;

«Авторы петиции о недопустимости парада на Дворцовой площади в день снятия блокады мотивируют свое неприятие тем, что это мероприятие “абсолютно не адекватно скорбному смыслу той памяти, которую несет в себе мемориальная дата 27 января”. Память – “скорбная” или “светлая”, “травмированная” или “героическая” – становится мерилом и главной категорией в нынешних диалогах о блокаде».

Во-вторых, на моральной заостренности и крайней эмоциональности блокадно-мемориальных споров (включая сюжет о проведении парада на Дворцовой площади):

«Блокада становится общим местом, предметом публичного, общественного обсуждения, в котором все говорят со всеми. И единственным общим языком в этом диалоге оказывается язык этических категорий и моральных оценок»;

«…этический дискурс разговора о блокаде стал языком-посредником, на котором люди разных профессий, социальных статусов и политических взглядов говорят друг с другом».

Данные наблюдения, при всей их убедительности, при ближайшем рассмотрении, однако, оказываются отсылками к общеизвестному. Основоположник мемориологии М. Хальбвакс в своих классических трудах[24], а также другие авторы, касавшиеся данной темы, говорил об этом довольно подробно. А именно, о том, что коллективная память как феномен принципиально отлична от исторического знания. Что она всегда актуальна и пластична, перманентно реструктурируясь под воздействием эволюционирующих социальных «рамок памяти». Что является одной из важнейших основ групповой идентичности и, в силу этого, характеризуется морально-ценностной (а отнюдь не эпистемологической) заострённостью. Примечательно, что сама Е. Мельникова в начале статьи, ссылаясь на канадского антрополога М. Ламбека, обращает внимание на то, что память всегда зиждется на эмоциях и моральных оценках:

«Любые апелляции к памяти утверждают отношение человека к прошлому и поэтому не могут быть нейтральными. Именно поэтому “воспоминание” всегда является практикой установления морали или “моральной практикой”, как ее называет Майкл Ламбек. Блокада не стала исключением».

Более оригинальным и научно ценным представляется замечание Е. Мельниковой о том, что дискуссия о Блокаде оказалась жестко политически коннотирована и встроена в контекст отношения не только к событиям прошлого, но также к текущим политическим реалиям и тесно сопряжена с гражданско-политическим активизмом:

«Применение терминов “травма” и “жертва” к истории блокадного Ленинграда и его жителей становится формой демонстрации собственной политической позиции, знаком солидаризации с тем или иным политическим лагерем»;

«…если еще десять лет назад сложно было представить себе группу активистов, протестующих против строительства музея памяти блокады или устраивающих собственную гражданскую акцию, альтернативную параду на Дворцовой площади, сегодня такие инициативы выглядят не только естественными, но и вполне ожидаемыми».

Е. Мельникова подчеркивает намерение анализировать столкнувшиеся между собой сакрифицированный и виктимизированный блокадно-мемориальные нарративы беспристрастно, «сознательно отстраняясь от этих дискуссий»[25]. При этом, как представляется, она проявляет схематично- упрощенное понимание внутренней моральной ангажированности коллективной памяти, полагая, что ее непременным атрибутом – как у сторонников парада, так и у его противников – является пренебрежительное отношение к историческим фактам.

«Спор о том, что было, а что не могло произойти в блокаду, превратился в спор о моральных принципах, определяющих выбор того, что можно, а что не нужно помнить о ней. Отсюда перевод любых высказываний о блокаде на язык этических категорий. Каждое слово оценивается собеседниками не исходя из его достоверности, но всегда как допустимое или недопустимое, этичное или неэтичное, а сам диалог превращается в спор об этических границах».

Думается, высказывая данное небесспорное утверждение, автор не учитывает того обстоятельства, что настойчивая апелляция к открытию и обнародованию максимально достоверных исторических фактов о Блокаде – содержащихся, прежде всего, в архивных документах и различного рода эго-источниках, в советский период остававшихся недоступными для ученых и общественности – является важнейшей составляющей виктимизированного блокадно-мемориального дискурса. Дело в том, что виктимизированная память о трагедии по самой своей природе в большей степени тяготеет к исторической достоверности[26]. В то время как сакрифицированная – наоборот, к мифотворчеству: «…любая героико-триумфальная память о трагедии всегда практически абсолютно лжива, любой героический миф, как только его начинаешь деконструировать, <…> тут же рассыпается в прах, в отличие от скорбной памяти о трагедии, <…> о войне, о репрессиях, о геноциде. Скорбная память гораздо ближе к правде, а героическая, героизированная память о войне всегда сказочная. Именно поэтому <…> ее легче использовать в пропагандистских целях, она меньше травмирует общество, она больше общество мобилизует…»[27].

Неучёт этого обстоятельства обрек Е. Мельникову на нижеследующую аналитическую шероховатость в ходе сравнительного анализа высказываний сторонников сакрифицированного и, соответственно, виктимизированного взглядов на блокадную память.

«“Читала она дневники или не читала, неизвестно. Самое главное, что ее знакомство с историческими свидетельствами легло на некую неолиберальную матрицу ценностей”, – так высказался депутат Госдумы Виталий Милонов о книге Алексис Пери “Война изнутри: дневники ленинградской блокады”. Критерий достоверности полностью исключается из числа значимых параметров оценки и заменяется на вопрос о системе ценностей. Важным оказывается не то, насколько предложенные Алексис Пери интерпретации подтверждаются или не подтверждаются источниками, а то, в какой степени эти интерпретации соответствуют той или иной системе моральных оценок.

Аналогичные высказывания можно услышать не только из уст российских депутатов, но и от историков, сотрудников музеев и других участников обсуждения. Высказываясь по поводу фактических неточностей в статье Елены Чижовой “Моя блокадная память”, вызвавшей бурную дискуссию в прессе, Даниил Коцюбинский – историк и активный участник блокадных споров – использует тот же аргумент, что и Виталий Милонов, но с другим знаком: “Она писатель, а не историк, и сердцем она чувствуют ситуацию правильно. Такое бывает часто, когда люди приводят неточные аргументы, но это не значит, что у них нет мемориального чутья. Конечно, лучше проверять факты, которыми ты оперируешь публично, я ее не оправдываю, но чисто по-человечески я готов более снисходительно отнестись к ней, чем к коллегам-историкам, прекрасно знающим фактуру, но интерпретирующим ее так, что вроде как иначе и нельзя было, что легко сейчас судить руководителей и вообще, если бы Жданов отдал свои пирожные голодающим, все равно бы он никого не спас”»[28]. 

Как нетрудно заметить, интерпретируя высказывание сторонника виктимизированного подхода к памяти о Блокаде как риторический аналог пассажа депутата В. Милонова, «но с другим знаком», Е. Мельникова не учитывает тот факт, что смысл обоих высказываний в реальности – диаметрально противоположный. В первом случае речь идет об отрицании качественной работы профессионального историка, неугодной депутату исключительно по идеологическим соображениям. Во втором – о чисто человеческом сочувствии к далекому от исторической науки единомышленнику, допустившему фактологическую неточность. При этом высказавший сочувствие одновременно подчеркивает, что не оправдывает фактологическую небрежность активистки и что факты перед их обнародованием лучше проверять.

Полноценный анализ дебатов, разгоревшихся в преддверии 75-летнего юбилея окончания ленинградской блокады, в ходе которого столкнулись празднично-триумфальный с одной стороны – и скорбно-траурный с другой подходы к памяти о Блокаде, возможен лишь в случае целостного рассмотрения, во-первых, истории становления блокадно-мемориального нарратива, а во-вторых, основных элементов и характеристик его внутренней структуры.

Память о Блокаде в период войны и первые послевоенные годы

Наличие в структуре блокадной памяти героического и трагического векторов проявилось ещё в период Блокады. Горожане в письмах и дневниках с одной стороны – и городское руководство с другой стороны стремились к мемориальной фиксации событий и процессов, происходивших в осажденном городе. Официальная версия блокадной памяти изначально была ориентирована на героический формат. В ее центре находился образ «не сломленного тяготами войны героя-победителя» – в первую очередь воина, во вторую – работника блокадного тыла. Однако даже эта официальная память – как и блокадные дневники и письма – включала в себя элементы трагического восприятия блокадных реалий.

Так, анкетируя на протяжении нескольких блокадных лет представителей различных социальных групп — «от директоров заводов и воспитателей детских садов до партизан и уборщиц» – и создавая таким образом «то, что можно назвать “архивом” блокады»[29], сотрудники Ленинградского института истории ВКП/б/ проводили двоякую исследовательскую линию.

В большинстве случаев их вопросники были составлены в соответствии с героическим каноном. В его рамках «”лучшие люди” города (партийные, комсомольские, руководящие работники, деятели культуры, “лучшие люди” завода), благодаря своему трудовому “героизму” (“героизм-как-трудовой-подвиг”), энтузиазму, инициативности, тотальной солидарности, руководящей роли партии, “сталинской заботе” и гармоничному взаимодействию различных уровней власти преодолевают трудности обороны и блокады Ленинграда»[30].

Однако вопросник для сотрудников ленинградской милиции был составлен иначе. Он описывал город «как место, где происходит “героизм-как-мученичество” (“героические милиционеры, нередко умиравшие на посту от истощения”) и одновременно предательство Советского государства его же гражданами (поиск и борьба с “ракетчиками”, “дезертирами”, “уклонистами”)»[31].

Милиционерам прямо задавались вопросы о «хищении вещей и имущества умерших от дистрофии», «организации шаек», систематически воровавших продукты во время «голодной блокады», о «похитителях овощей на огородах», о черном рынке, об «использовании человеческих трупов в пищу, для варки студня, продажи его на рынках», о «скоплении трупов на кладбищах» и т.д.

В дальнейшем, как отмечает исследователь, «советская историография сделала такой субверсирующий [подрывающий героический канон – Д.К.] нарратив невостребованным, таким образом, совершив вытеснение той части блокадного “архива”, чья логика подразумевала блокаду как негативный процесс распада солидарности» [32].

Лев Лурье

«Память о блокаде стали цензуровать сразу, – пишет в этой связи Л. Лурье. – Жданов о снятом в осажденном городе фильме “Оборона Ленинграда”: “Насчет музыки. Согласен, что она душераздирающая. Зачем это? Совсем не нужно оплакивать. Живем, воюем, будем жить, зачем же реветь в голос?” Партия боролась с “физиологическим, поверхностно-обывательским подходом в изображении событий и людей”»[33].

На основе этих, подчеркнуто сакрифицированных, героико-триумфальных установок, была организована выставка «Героическая защита Ленинграда». Решение об этом было принято Военным советом Ленинградского фронта в декабре 1943 года. В январе 1944 года начались работы по созданию выставки, которая открылась 30 июля 1944 г. и позднее была преобразована в «Музей обороны Ленинграда». Следует отметить, что акцент экспозиции на военно-державных (сакрифицированных) смыслах и образах был воспринят горожанами, пережившими блокаду, в целом позитивно и даже восторженно:

«Новый Музей обороны стал самым посещаемым в городе. Жуков показывал его Эйзенхауэру. Блокада превращалась в миф о специфической стойкости ленинградцев, их особой преданности традициям русской ратной славы»[34].

Музей обороны Ленинграда. Зал «Начало войны»

При этом ленинградское начальство рассчитывало представить блокадную эпопею как свой коллективный триумф:

«Победа в Ленинградской битве превратилась для ленинградского руководства в способ получения преференций для себя и города»[35].

Популярность музея в значительной мере объяснялась востребованностью со стороны горожан, стремившихся уменьшить боль от блокадной травмы посредством позитивных коллективных переживаний в рамках именно героического блокадного нарратива:

«Блокадный посттравматический синдром требовал законченного мифа, люди нуждались в оправдании своих личных страданий и мучительной смерти близких»[36].

Однако не менее важным оказывалось и то, что часть экспозиции музея была посвящена трагическим страницам блокадной повседневности. Это отвечало психологической потребности блокадников поведать также о выпавших на их долю страданиях. В экспозиции существовали отделы, посвящённые голоду — «Голодная зима 1941—1942 годов» и Дороге Жизни — «Ладожская трасса»[37]. В одном из залов находился иссеченный осколками блокадный трамвай, а рядом лежали кучи окровавленной одежды его погибших пассажиров. Одним из самых известных экспонатов музея стал Дневник Тани Савичевой. Многие горожане восприняли музей как народный и пополнили его фонды и экспозицию личными предметами, отсылавшими к трудностям и страданиям блокадной жизни: хлебными карточками, буржуйками, лампочками-коптилками, саночками, на которых возили воду[38].

Таким образом, скорбная составляющая изначально входила в структуру не только скрытой социальной памяти, но также официальной исторической политики в сфере памяти о Блокаде, хотя и преподносилась при этом как часть героического нарратива:

«Начальству необходимо было объяснить населению: как допустили гибель ленинградцев, в основном детей и женщин, и не в тылу бесчеловечного врага, а на своей территории. Так возникла концепция “города-героя”, где люди идут на смерть ради своей социалистической родины, коммунистической партии»[39].

«Ленинградское дело» и табу на память о Блокаде

В период после 1949 года мемориальная блокадная травма осложнилось травмой, вызванной «Ленинградским делом». При этом именно показ в экспозиции Музея трагических сторон блокадной эпопеи был – в ходе подготовки «Ленинградского дела» – предъявлен ленинградским лидерам в качестве одного из ключевых (наряду с возвеличиванием себя и принижением роли высших руководителей и страны в целом) обвинений. Так, в письме представителей высшего партийного, военного и нового городского руководства к Г.М. Маленкову подчеркивалось:

«Специально подобранные документы и материалы подчеркивали лишь ужасы и страдания населения Ленинграда, вызванные временной блокадой, варварскими налетами вражеской авиации и артиллерийскими обстрелами. В то же время в музее не было показано, как вся страна и лично товарищ Сталин заботились о ленинградцах, не были раскрыты высокие моральные качества советских людей и их массовый героизм в борьбе с врагом»[40].

Как отмечает американский исследователь этой темы, «если местный вождизм ленинградской партийной организации спровоцировал разгром музея, то партийные документы доказывают, что еще бóльшая проблема заключалась в ленинградском историческом нарративе. Местное повествование было слишком сосредоточено на исключительности опыта гражданского населения Ленинграда — его страданиях и самостоятельном выживании. И этот приоритет не нашел одобрения в ЦК ВКП (б) в Москве, где создавался другой миф — о тяжелой коллективной войне»[41].

Частичная реабилитация блокадной памяти в годы Оттепели и Застоя

«Ленинградское дело», обрушившееся на город и сопровождавшееся фактическим табуированием блокадной памяти, вполне справедливо было расценено горожанами как составная часть репрессий, обращенных не только против руководства Ленинграда, но против города в целом:

«Музей обороны закрыли, его директор попал во Владимирский централ. Официально заявили: никакого особого героизма, отличного от других советских людей, ленинградцы не проявляли»[42].

«Наш город был наказан» – вспоминали ленинградцы (например, одноклассница Тани Савичевой Наталья Соболева[43] в частных беседах с автором настоящей статьи), при этом даже в послесталинский период порой опасаясь уточнять, за что именно Ленинград был «наказан».

«“Ленинградское дело”, – вспоминал Даниил Гранин, – продолжило после войны эти страдания, этот счет убитых, погибших. Теперь, в пятидесятых годах, бывшие блокадники погибали от голода в лагерях, падали, сраженные своими пулями. И учет этих потерь был тоже засекречен, доведен до ранга государственной тайны. Блокада Ленинграда не кончалась после войны еще годы. Слово блокада мы не берем в кавычки, город не обстреливали, не бомбили, голода не было, блокада была незримая — политическая, опальный город был окружен подозрительностью, душилась инициатива, ему не давали восстановить ни своего достоинства, ни заслуг, ни осуществить своего значения в российской культуре»[44].

Частичная реабилитация памяти о Блокаде произошла в период хрущевской Оттепели (частичная – потому что решение о воссоздании Музея обороны Ленинграда Исполком Ленгорсовета принял лишь в период горбачевской Перестройки, 4 апреля 1989 г.[45]).

Важнейшим событием стало открытие 9 мая 1960 г. Пискаревского мемориального кладбища. Проект архитектурного ансамбля был подготовлен и утвержден еще в 1945-48 гг., однако строительство смогло начаться лишь в 1955 г.[46] Идеология мемориала в целом отражала сакрифицированный подход к памяти о Блокаде. Об этом, в частности, напоминала поэтическая эпитафия, написанная Ольгой Берггольц в 1959 г. и размещенная на стене за центральным монументом (правда, даже в этой официозной надписи гражданские жертвы упоминались прежде армейских, что подчеркивало скорбную интонацию): «Здесь лежат ленинградцы./ Здесь горожане — мужчины, женщины, дети./ Рядом с ними солдаты-красноармейцы. / Всею жизнью своею / Они защищали тебя, Ленинград,/ Колыбель революции. / Их имен благородных мы здесь перечислить не сможем, / так их много под вечной охраной гранита. / Но знай, внимающий этим камням, / никто не забыт и ничто не забыто».

Стена Пискаревского мемориального кладбища

Даже из этой, формально выдержанной в героико-коммунистическом каноне и в то же время предельно скорбной надписи видно, что общий идейно-эстетический посыл Пискаревского мемориала оказывался не только сакрифицированным, но также глубоко виктимизированным.

Монумент Родины-Матери на Пискаревском мемориальном кладбище

Это подчёркивалось фигурой Матери-Родины, облик которой был торжественно-скорбным и лишенным военно-героических черт (в отличие, например, от выраженно воинственного облика монумента Родины-Матери в Волгограде, установленного в 1967 г.).

В дальнейшем, когда «брежневское поколение политруков стало использовать войну (а в Ленинграде – блокаду) как основной миф советской власти»[47], историческая память о Блокаде и связанная с этим историческая политика приобрели комплексно-институциональные формы. При этом, однако, несмотря на формальное преобладание в официальном советском блокадном нарративе сакрифицированных, героико-победных мемориальных установок, виктимизированная, трагическая компонента блокадной памяти не только не исчезла, но зачастую выходила на первый план.

Так, наиболее популярной строфой Ольги Берггольц (помимо цитированного выше «Никто не забыт и ничто не забыто», ставшего символом памяти о Великой Отечественной войне в целом), звучавшей на памятных мероприятиях и использовавшейся при оформлении городских школьных музеев и выставок (включая экспозицию Детской экскурсионно-туристской станции[48], методически курировавшей музейную работу средних школ города), в рассматриваемый период, стала цитата из «Ленинградской поэмы», отсылавшая к теме блокадной гибели. Притом к гибели прежде всего от голода и лишь затем – к гибели от вражеских бомб и снарядов: «Сто двадцать пять блокадных грамм / с огнем и кровью пополам»[49].

Разорванное кольцо                                       Цветок жизни

Среди нескольких десятков монументов мемориального комплекса «Зелёный пояс славы», воздвигнутых в 1965-68 гг. на рубежах Битвы за Ленинград, самыми известными, «знаковыми» оказались не военные мемориалы, а памятники, отсылающие к памяти о мирных жителях – мучениках и жертвах Блокады: «Разорванное кольцо», которым отмечено место на берегу Ладожского озера, откуда начиналась ледовая трасса «Дороги жизни», и монументальный комплекс «Цветок жизни», посвященный памяти детей, погибших в Блокаду.

Мемориал на Площади Победы

Созданный чуть позже центральный мемориальный комплекс – Монумент героическим защитникам Ленинграда – изобразил в первую очередь изможденных людей, в которых угадывались скорбные тени «живых мертвецов», а отнюдь не мощные образы бравых победителей. Тем самым делалась художественная отсылка не столько к официально заявленной героической, сколько к скорбной версии памяти о Блокаде. Примечательно, что больше всего критических отзывов со стороны горожан досталось наиболее героико-триумфальной части мемориального комплекса – стеле, воздвигнутой в форме армейского штыка и прочно вошедшей в «городской язык» под ироничным названием «стамеска»[50]. В то же время выполненная в подчеркнуто траурной черно-огненной цветовой гамме нижняя часть мемориала, невольно отсылающая к образам кладбища и крематория и перекликающаяся с Пискаревским мемориалом, была воспринята горожанами как адекватная истинному смыслу памяти о Блокаде.

Ставшая популярной в рассматриваемый отрезок времени песня «Ленинградские мальчишки» (из кинофильма 1970 г. «Зелёные цепочки») несмотря на то, что в ее тексте речь шла подвиге блокадных подростков, наряду со взрослыми, защищавшими город, звучала – во многом благодаря «детски звенящей» музыке И. Шварца – как глубоко трагическая. Еще одна песня, сочиненная осенью 1942 г. бойцами Ленинградского фронта П. Богдановым, Л. Шенбергом и М. Краубнером[51] и ставшая в 1960-70-х гг. популярной и узнаваемой – «Песня о Ладоге», также была лишена героических музыкальных интонаций и лирически воспевала «Дорогу жизни», являвшуюся единственной надеждой на спасение горожан, запертых в блокированном городе: «Эх, Ладога, родная Ладога! / Метели, штормы, грозная волна…/ Недаром Ладога родная / «Дорогой жизни» названа»[52]

Экспозиция созданного в 1968 г. учителем школы № 235 Евгением Линдом и существующего по сей день самого известного школьного музея Ленинграда (и единственного из них, получившего статус государственного[53]) «А музы не молчали…» рассказала «о духовной жизни осаждённого города, <…> о трагических судьбах ленинградцев»[54], «о блокадных театрах и выставках, концертах и выступлениях, о самих музыкантах, поэтах и художниках»; «Композиторы и художники, осветители и костюмеры <…> – все они герои, которым посвящена экспозиция музея». При этом под подвигом и героизмом понималось ежедневное преодоление всеми людьми, а не только деятелями культуры, блокадных испытаний, стремление блокадников поддерживать в экстремальных условиях духовную жизнь и не терять человеческий облик: «Настоящий герой и та женщина, которая нашла и вернула потерянные карточки на хлеб, вернув шанс выжить в голоде и холоде целой семье!»[55].

Сказанное выше позволяет уточнить положение, высказанное Л. Лурье, согласно которому в брежневский период городская историческая политика в сфере памяти о Блокаде всецело укладывалась в русло одномерных героико-триумфальных идеологем:

«Единство партии и народа – причина победы. <…> А настоящая блокада, где люди умирали бесцельно и страдания никак не были связаны с идеологией, вытеснялась в подсознание, становилась “скелетом в шкафу”. <…> “Великий город с областной судьбой” был реабилитирован наполовину, как крымские татары и поволжские немцы. Только в 1985 году награжденные медалью “За оборону Ленинграда” получили те же льготы, что и фронтовики. Остальные блокадники – в 2001-м»[56].

В действительности, как показано выше, виктимизированая – скорбно-трагическая, обращенная к травме и трауру – память о Блокаде не просто существовала на протяжении данного исторического периода, но неуклонно развивалась в недрах официального героико-триумфального, сакрифицированного блокадного нарратива:

«…в советское время все-таки гораздо чаще говорили не о битве за Ленинград, а именно о блокаде Ленинграда. Даже в советское время, несмотря на всю эту цензуру, публиковали дневники, блокадная книга была, с купюрами, но все равно. Были «Записки блокадного человека» Лидии Гинзбург, много еще чего было. То есть эта тема не была замолчана, советская власть ей уделяла внимание. Конечно, были табуированые сюжеты»[57].

Пространством «эйлеровского» пересечения героического и скорбного нарративов оказывалась в рассматриваемый период репрезентация ежедневного страдания блокадников, связанного с необходимостью выживать в нечеловеческих условиях, как подвига, а всего блокадного мученичества в целом – как героизма.

При этом жестко табуированной оставалась самая страшная и травматичная часть правды о Блокаде. Она касалась таких тем, как неуспешность большинства операций по деблокированию города, бездушное отношение городского и центрального военно-политического руководства к военнослужащим как к «расходному материалу» (что обусловило огромное число солдатских потерь), готовность высшего руководства страны сдать Ленинград осенью 1941 г., недопустимое затягивание эвакуации горожан и организации их продовольственного снабжения через Ладогу, работа черного рынка и развитие преступности в осажденном городе, блокадный каннибализм и др. Об этих и других не менее острых сюжетах, субверсировавших героическо-триумфальный формат блокадной памяти, не упоминалось даже тогда, когда речь шла о Блокаде как о величайшей общегородской трагедии. Об этой «опасной» правде «предпочитали не вспоминать»:

«И дети не от учителей, а от матерей знали о существовании чего-то неслыханно ужасного и о том, что в доме необходимо хранить запас продуктов “на всякий случай”. Детали оставались не проговоренными, с этой памятью трудно было жить, и о ней было невозможно рассказать даже дочерям и сыновьям»[58].

«Блокадная книга» и развитие виктимизированной исторической памяти о Блокаде

В то же время процесс вызревания виктимизированной блокадной памяти в недрах сакрифицированной «оболочки» продолжал развиваться, и результатом этого явилось то, что указанные мемориальные нарративы начали расходиться (хотя, как будет видно из дальнейшего, не полностью и не окончательно).

Рубежной в этом плане стала публикация в 1977-1984 гг. «Блокадной книги» А. Адамовича и Д. Гранина, в которой жители блокадного Ленинграда в духе виктимизированного мемориального подхода были представлены как обреченные на мучения ни в чем не повинные жертвы насилия:

«Вторая мировая война породила три города-символа: Хиросиму — как ужас атомной бомбы, Сталинград — символ сопротивления и Ленинград — символ страдания неповинных людей»[59].

Алесь Адамович и Даниил Гранин

В книге были собраны 200 рассказов блокадников. Впервые часть её была напечатана с купюрами в № 12 журнала «Новый мир» за 1977 г. – «Главы из блокадной книги». Под давлением цензоров из опубликованных глав были изъяты рассказы о мародерстве и людоедстве в осажденном городе. На издание «Блокадной книги» в самом Ленинграде был наложен запрет, здесь она была опубликована лишь в 1984 году после смены партийного руководства города[60].

Формально идейный посыл «Блокадной книги» пролегал в уже устоявшемся к тому времени русле интерпретации блокадных страданий, даже самых страшных, как подвига самопожертвования высокодуховных людей, столкнувшихся с экстремальными вызовами:

«Мы решили, — отмечал Д. Гранин, — что эта книга, во-первых, — об интеллигенции и об интеллигентности. Ленинград — город, который отличался высокой культурой, интеллектом, интеллигенцией своей, духовной жизнью. Мы хотели показать, как люди, которые были воспитаны этой культурой, смогли оставаться людьми, выстоять. Второе, что мы хотели, — показать пределы человека. Мы сами не представляли себе возможностей человека. Человека, который не просто отстаивает свою жизнь, люди эти чувствовали себя участком фронта. Люди понимали, что до тех пор, пока город живой, он может отстаивать себя. Мы хотели рассказать о том, что такое духовная пища»[61].

«Ленинград выстоял, потому что был городом интеллигенции, дух интеллигентности, духовности в жизни города – это было той пищей, которая заменяла физическую», – отметил Гранин в 2013 году на презентации «Блокадной книги», впервые выпущенной без купюр, включая главу, в которой рассказывалось о блокадном каннибализме:

«…наши записи, – пояснил писатель, – факты свидетельствуют: блокадный Ленинград – один из тех в истории массового голода примеров, когда случаи каннибализма действительно не получили сколько-нибудь широкого распространения, какого можно было ожидать, если учитывать весь ужас положения, в котором оказались миллионы людей»;

«Блокада показала, что может человек, какие запредельные ресурсы духа имеют люди. Выживали те, кто не ложился, а работал, заботился о других»[62].

Обо всем этом Д. Гранин упомянул и в выступлении 27 января 2014 г. в Бундестаге:

«Я бывал в городе и увидел, как изменилась человеческая сущность блокадников. Главным героем оказался кто-то безымянный – прохожий, который пытался поднять ослабшего, упавшего на землю и повести его. Были такие пункты с кипятком. Давали только кружку кипятка, и это часто спасало людей. Это было проснувшееся в людях сострадание»[63].

Правда, в этой же речи Гранин поделился воспоминанием, которое де-факто взламывало традиционный официозный блокадный нарратив, приравнивавший страдание и трагедию – к подвигу в его традиционном понимании:

«…мы с белорусским писателем Адамовичем начали опрашивать уцелевших блокадников о том, как они выживали. Были поразительные, беспощадные откровения. У матери умирает ребенок. Ему три года. Мать кладет труп между окон, это зима. И каждый день отрезает по кусочку, чтобы кормить дочь и спасти хотя бы ее. Дочь не знала подробности. Ей было 12 лет. А мать не позволила себе умереть и сойти с ума. Дочь эта выросла. И я с ней разговаривал. Она узнала спустя годы. Вы представляете? Таких примеров можно много привести, во что превратилась жизнь блокадников…»[64].

Данное свидетельство ясно показывало, что мемориальный смысл «Блокадной книги», несмотря на все героико-подвижнические оговорки, которые делали ее авторы, являлся в своей основе скорбным и обнажал глубочайшую общегородскую блокадную травму.

Развитие виктимизированной исторической памяти о Блокаде в период Перестройки и в постсоветские десятилетия

В эпоху Перестройки началась и в последующие годы продолжилась публикация массы новых исторических свидетельств о Блокаде и Битве за Ленинград – документов, воспоминаний, дневников[65], писем, а равно научных статей и капитальных монографий, осветивших те блокадные сюжеты, которые ранее были табуированы в рамках сакрифицированного блокадно-мемориального дискурса. В этих условиях виктимизированная историческая память о Блокаде стала эксплицитно развиваться как самостоятельный мемориальный нарратив, начав все более активно оппонировать героико-триумфальной версии блокадной памяти.

24 апреля 1989 года Исполком Ленинградского городского совета принял решение о восстановлении «Музея обороны Ленинграда», что было воспринято многими горожанами в виктимизированном контексте – как моральная компенсация за трагедию «Ленинградского дела», обрушившуюся на город по вине кремлевского руководства. Возрожденному музею было предоставлено первоначальное место размещения, хотя и в значительно меньшем объеме. 8 сентября 1989 года — в день 48-й годовщины начала блокады — состоялось открытие нового музея. В 1989-1990 годах он носил название «Музей обороны Ленинграда», затем получил существующее сегодня название «Государственный мемориальный музей обороны и блокады Ленинграда». Таким образом, на излете существования СССР виктимизированная компонента памяти о Блокаде и послевоенной истории города на Неве активно «теснила» сакрифицированную.

В дальнейшем, по мере своего развития виктимизированная память всё более тяготела к интерпретации Блокады в контексте исключительно трагедии и травмы. При этом под сомнение де-факто ставилась правомерность героизации того, что происходило не только внутри блокированного города, но и в ходе Битвы за Ленинград.

Важную роль здесь сыграла сперва сокращенная[66], а затем полная публикация «Воспоминаний о войне» Николая Никулина[67], сражавшегося пехотинцем на Волховском фронте. Внимание историков и публицистов привлек, в частности, яркий отрывок из книги (а равно близкий к нему фрагмент сокращенной версии воспоминаний[68]). Этот небольшой рассказ критически и эмоционально оценивал действия советского командования, допустившего гигантский масштаб солдатских потерь, сопоставимый с масштабом той гуманитарной катастрофы, которая параллельно происходила в блокированном городе:

«Штабеля трупов у железной дороги выглядели пока как заснеженные холмы, и были видны лишь тела, лежащие сверху. Позже, весной, когда снег стаял, открылось все, что было внизу. У самой земли лежали убитые в летнем обмундировании – в гимнастерках и ботинках. Это были жертвы осенних боев 1941 года. На них рядами громоздились морские пехотинцы в бушлатах и широких черных брюках («клешах»). Выше – сибиряки в полушубках и валенках, шедшие в атаку в январе-феврале сорок второго. Еще выше – политбойцы в ватниках и тряпичных шапках (такие шапки давали в блокадном Ленинграде). На них – тела в шинелях, маскхалатах, с касками на головах и без них. Здесь смешались трупы солдат многих дивизий, атаковавших железнодорожное полотно в первые месяцы 1942 года. Страшная диаграмма наших «успехов»!»[69].

Ссылаясь на факты и оценки, содержавшиеся в текстах Н. Никулина, ставших важной составляющей виктимизированного блокадного нарратива, историки рассуждали на тему о том, «какую истинную цену нашему отечеству пришлось заплатить за все без исключения победы Великой Отечественной войны»[70]. В особенности, в ходе битвы за Ленинград: «У Ленинграда советские войска несли едва ли не самые тяжелые потери за всю войну. На знаменитом плацдарме “Невский пятачок”, с которого предпринимались безуспешные попытки прорыва блокады, полегло не менее 200 тысяч советских солдат, а по некоторым оценкам — около 400 тысяч. Учитывая, что площадь этого плацдарма около 194 га (примерно 3 км на 700 м в глубину), на “Невском пятачке” погибло наибольшее количество солдат за всю Вторую мировую войну, считая по плотности на 1 км². На Синявинских высотах погибло еще больше красноармейцев, но там они были рассредоточены на большей площади»[71].

В постсоветские десятилетия на основании опубликованных источников и архивных документов, ставших доступными ученым – были изданы (в том числе на Западе[72]) капитальные труды, научно репрезентировавшие целостную картину блокадной истории[73]. Ряд масштабных проектов были специально посвящены исследованию феномена блокадной памяти в её социальных, лингвистических и темпоральных преломлениях[74]. Центр устной истории Европейского университета в СПб реализовал проекты «Блокада в судьбах и памяти ленинградцев» и «Блокада Ленинграда в коллективной и индивидуальной памяти жителей города»[75]. К круглым годовщинам снятия Блокады приурочивались научные конференции[76]. Публиковались работы, посвященные феномену детской памяти о Блокаде[77], музейной репрезентации Блокады как события-травмы и «новой символизации» исторических зданий[78].

СМИ проводили работу по сбору и записи воспоминаний жителей блокадного Ленинграда, где раскрывались все новые трагические страницы блокадной повседневности[79].

Милена Третьякова

Множественные частные инициативы по сохранению блокадной памяти – прежде всего, памяти о жертвах – время от времени находили поддержку со стороны городских чиновников, хотя, по мнению Милены Третьяковой, в совершенно недостаточном объеме:

«Вот есть Книга памяти, которую ведет Анатолий Разумов, но нет ни одного государственного учреждения, которое было бы ответственно за наполнение этой книги памяти. Это делают два сотрудника Национальной библиотеки по собственной инициативе. <…> Никто не заставлял создавать сайт волонтеров, которые делают в Интернете карту по местам памяти Ленинградской битвы. Есть сайт “Блокада. Голоса”, который существует только благодаря пожертвованиям. Или вот архивный комитет сделал сайт об эвакуации, но у проекта нет достаточного финансирования, чтобы активно продолжать работу. Вести научные исследования по блокаде, разрабатывать программы, делать выставки – все это не является ничьей обязанностью, это инициатива конкретных людей, которая в каких-то случаях находит временную поддержку тех или иных институций»[80].

Мощный импульс дальнейшему развитию виктимизированной памяти о Блокаде придала публикация сборника ранее не печатавшихся дневниковых и иных документальных записей Ольги Берггольц «Ольга. Запретный дневник» (составитель сборника – Наталия Соколовская)[81], содержавших резко негативные оценки действий руководства страны и города. СМИ широко цитировали, в частности, этот фрагмент из опубликованного дневника Берггольц:

«24 сентября. Зашла к Ахматовой, она живет у дворника в подвале, в темном-темном уголке прихожей, вонючем таком, совершенно достоевщицком, на досках, находящих друг на друга, — матрасишко, на краю — закутанная в платки, с ввалившимися глазами — Анна Ахматова, муза Плача, гордость русской поэзии — неповторимый, большой сияющий Поэт. Она почти голодает, больная, испуганная. А товарищ Шумилов сидит в Смольном в бронированном удобном бомбоубежище и занимается тем, что даже сейчас, в трагический такой момент, не дает людям вымолвить живого, нужного, как хлеб, слова…»[82]

В СМИ активно выступали профессиональные историки, стремившиеся закрасить «белые пятна» блокадной истории, а также дать блокадным событиям новую, более критическую по отношению к действиям советского руководства оценку. Это субверсировало устоявшиеся стереотипы восприятия действий городской и центральной власти как единственно возможных в той ситуации и нацеленных на сохранение и спасение Ленинграда любой ценой.

Так, на «5-м канале» увидел свет видеосюжет о подготовке Ленинграда, если его не удалось бы удержать, к практически полному уничтожению[83].

Путем обнародования документов из немецких архивов был развенчан миф о том, что командование вермахта якобы стремилось взять город штурмом, в то время как Красная армия эти атаки раз за разом отражала. На самом деле ситуация выглядела противоположным образом – немцы блокировали Ленинград, а Красная армия раз за разом предпринимала отчаянные, но безуспешные попытки снять блокадное кольцо[84].

Вячеслав Красиков

«Почему же, – задавался вопросом военный историк Вячеслав Красиков, – большинство этих документов у нас в стране замалчивались долгие десятилетия? А потому, что официальная советская версия ещё с военных времен утверждала, что немцы осенью 1941 года отчаянно штурмовали Ленинград, но своевременно назначенный командующим Ленинградским фронтом будущий “маршал Победы” Георгий Жуков отбил атаки фон Лееба»[85].

Подвергались критическому разбору действия городских властей внутри Ленинграда.

Никита Ломагин

«Не могли принять и чёткого решения по эвакуации, – рассказывал историк Блокады Никита Ломагин[86]. – Директорам Кировского, Ижорского заводов несколько раз приходили распоряжения: эвакуироваться, отставить, затем снова эвакуироваться. А это значит – демонтировать станки и оборудование, погрузить, выгрузить и т. д. Всё в условиях войны!»;

«Или возьмите транспорт. Секретарь горкома Лысенко, отвечавший за эту отрасль, в феврале 1942-го застрелился, потому что видел: поставки продовольствия, боеприпасов срываются, и он бессилен что-либо сделать…»;

«Между тем запасы в городе имелись. В специальных холодильниках до весны 1942 года находилось 4 тысячи тонн субпродуктов, предназначенных до войны на экспорт. И только когда стало очевидно, что сроки годности заканчиваются, их отдали населению»;

«Завозилось продовольствие и в жутком декабре 1941-го, но его распределение, хранение и учёт вызывают множество вопросов…»;

«Люди ночами стояли в очередях, чтобы получить хлеб. Трагедия заключалась в том, что так называемым иждивенцам полагался самый маленький паёк. Считалось, их должны кормить те, кто трудится. Этим во многом объясняются колоссальные жертвы, прежде всего среди подростков и стариков»[87].

Особое пристальное внимание обращалось на провальную организацию продовольственного обеспечения населения и его своевременной эвакуации.

Марк Солонин

Как отмечал в этой связи популярный исторический публицист Марк Солонин, «5-6 самых скромных барж в сутки [в теории] снимали все проблемы с обеспечением Ленинграда продовольствием по обычным (т.е. весьма скромным) нормам военного времени. Еще 3-4 баржи могли обеспечить доставку необходимого количества горючего и боеприпасов для фронта <…>. Вот и все, что требовалось для “транспортного прорыва” блокады. <…> огромный речной (озерный) флот скукожился до 29 пригодных для плавания по Ладоге барж. Это очень мало – в сравнении с потенциальными возможностями СЗРП, но в сравнении с потребным количеством “тоннажа”, необходимого для снабжения Ленинграда – более чем достаточно. Такое количество плавсредств теоретически позволяло не только обеспечить текущие потребности города, но и создать многомесячные запасы продовольствия. Почему же в городе возник жуткий, смертный голод? Можете не сомневаться – перечисление объективных трудностей <…> занимает не один десяток страниц. И причалы были не оборудованы, и маяков на маршруте не хватало, и уголь для буксиров не завезли, и противник всячески противодействовал… Так ведь на то и война, что с противником. <…> На затонувших по разным причинам, включая удары авиации противника, судах было потеряно 2,8 тыс. т грузов (4,8 % !!! от общего грузопотока). Потери достаточно умеренные, но это не должно нас удивлять, принимая во внимание как мизерность сил немецкой авиации, оставленной под Ленинградом после переброски основных сил люфтваффе на московское направление, так и состав Осиновецкого и Свирьского бригадных районов ПВО (по числу зенитных орудий и прожекторов они превосходили ПВО нефтепромыслов Плоешти или крупнейшего порта Констанца в Румынии). Что касается продовольствия, то по Ладоге в город доставлялось чуть меньше 800 тонн, т.е. фактически две-три недогруженные баржи в день. Понятно, что потенциальные возможности огромного речного флота были использованы исключительно плохо. Непонятно другое – с точки зрения неопровержимой арифметики даже 800 тонн продовольствия в сутки позволяли выдавать населению гораздо больше, нежели 125 грамм суррогатного хлеба… Как бы то ни было, именно ситуация первых месяцев «блокады» предопределила гибель сотен тысяч ленинградцев»[88].

Сергей Яров

Сергей Яров (1959-2015), автор книги «Блокадная этика»[89], посвященной проблеме психологии жителей блокадного Ленинграда, в одном из интервью вывел по сути законченную формулу виктимизированной памяти о Блокаде как своего рода квинтэссенции трагической памяти о войне в целом:

«В обществе сейчас велик запрос на память, на все то, что связано с войной, с памятью о ней. С блокадой как с крайне трагической страницей войны…»; «…если мы говорим о блокаде, это либо гибель, либо голод <…>. В истории блокады нет ни оптимизма, ни бодрости… Это абсолютная трагедия. Кладбище — это символ блокады»[90].

С. Яров воссоздал конкретные образы блокадной трагедии:

«…можно себе представить, что значит стоять на лютом холоде в течение многих голодных часов и… ничего не получить. А рядом лежит труп. А сам ты, истощенный, уже почти что тоже труп. И до места, где дают хлеб, далеко, а ты слабый и тебя отталкивают. И ты сам толкаешься. <…> Потому что ты хочешь есть. И сколько там звучит в этой булочной ругательств и слышно сдавленных криков? Мы никого не упрекаем, мы понимаем, в каком положении оказались люди…»;

«И вот отсюда уже можно начинать примерять на себя по-человечески блокаду. Не через армии, количество подбитых самолетов и какие-то масштабные вещи. А через кусок хлеба, баланду, жареную подошву, кожу и сыромятные ремни…»;

«…я иду и вижу, как у этого самого Дома офицеров зимой 1941 года стоит на коленях голодный замерзающий мальчик и плачет, просит, чтобы его подняли. И никто не поднимает. И я вижу только его»;

«Там [на Моховой улице, – Д.К.] в самом начале есть такой бар полуподвальный. <…> А дом, в котором теперь бар, являлся в те годы общежитием ремесленного училища. И брошенные всеми “ремесленники” (учащиеся ремесленных училищ) умерли от голода в самом начале блокады. И их тела складывали вот в этот подвал. И есть официальные документы о том, донесения, что в подвале был морг. И туда приходили другие голодные дети и питались этими вот… Понимаете?»;

«И у меня в голове вот эти документы, вот этот подвал, вся эта история. <…> Причем именно трагичные истории сильнее всего отпечатываются в памяти. Не какие-то там торжественные, не салют, не парад, а болезненные»; 

«Знаете, у меня была в свое время мысль: “А давайте я напишу такую книгу, которая бы называлась «Место трагедии: Ленинград»”»;

«…чем глубже я погружался в море человеческих страданий и бедствий, тем сильнее было воздействие на меня этой самой действительности блокадной жизни. Я понял, что невозможно сказать о блокаде, если не пережить любой драматический документ, документ, приносящий муку»;

«…память о блокаде нам всем необходима во имя поддержания нравственной нормы»[91].

Значительную роль в оформлении виктимизированной памяти о Блокаде в рассматриваемый период явилось ее сопоставление с Холокостом:

«Для петербуржцев освобождение от осады — то же, что освобождение Освенцима для евреев»[92].

Одно из первых упоминаний о Блокаде как о «ленинградском Холокосте» возникло в созданном по инициативе историка и журналиста Л. Лурье[93] 4-х-серийном документальном фильме «Ленинградский фронт», показанном в 2005 г. по «5-му каналу» (ведущий – Сергей Шнуров)[94]. В книге Л. Лурье и Л. Малярова «Ленинградский фронт», вышедшей в 2012 г., глава, посвященная жизни блокированного города, получила название: «Ленинградский Холокост»[95].

В этой главе было приведено большое количество свидетельств блокадников об ужасах первой блокадной зимы, ответственность за которые возлагалась не только на немцев, но также на руководство города, по сути бросившее в 1941 г. мирное население города на произвол судьбы:

«Ирина Ганелина: “Ведь запасов в городе никаких не было. Никто не ожидал, что все так быстро произойдет, поэтому городское начальство — Попков, Кузнецов — эвакуацию толком не провели, запасов продовольствия не сделали. Да и люди в августе не хотели уезжать из Ленинграда. Это считалось непатриотично. Никто не понимал, что происходит, а если б понимали, то уехали бы в августе, когда была большая эвакуация”»;

«Вениамин Авербах: “Наш пожарный полк снабжали продовольствием через Ленфронт <…>. Но снабжение наладили плохо. <…> Порядка не было, но мы хоть плохо, мало, но что-то получали. Это, конечно, несравнимо с положением населения, которое не имело вообще ничего”»;

«Эриксон Щупляков: “…У меня жена жила на проспекте Майорова, так у них в квартире один предлагал котлеты в 1942 году. Откуда мясные котлеты? А он был людоед. Его жена умерла, лежала завернутая несколько месяцев, а он с нее мясо срезал и котлеты делал”»;

«Инна Москаленко: “Стоит очередь, чтобы войти. Снег. Холодно. Мороз — 40 градусов. Идут люди. Вот уже лежит человек. Но все проходят мимо, никто не обращает внимания, не поднимает, потому что надо дойти самому. Подходит моя очередь. Я беру карточку, прижимаю близко, чтобы ее не выхватили голодные. Даю. Кусочек хлеба так же сжимаю. Иду обратно. Смотрю, некоторые люди уже лежат, а кто-то сидит на мешках и не может подняться. Муж сказал, что у церкви, во дворе, лежит мужчина с открытой брюшной полостью. Вынуты все мягкие органы. Это было первое страшное известие, что по улицам опасно ходить. У нас во дворе поймали женщину, которая кушала вырезанные мягкие части из умершего подростка. Она это делала, чтобы спасти свою жизнь. Мы разговаривали, она сказала: «Пальчики были такие вкусные»”»;

«Валентин Ипатов: “<…> военкомат дал мне путевку в столовую на Московском проспекте, 100, каждый день меня там кормили беленьким дрожжевым супом и чечевичной кашей, которую я очень любил. В мае 1942 года я уже начал ходить, правда, очень тяжело: на лестницу, когда поднимался, сначала за штанину ногу поднимал, потом руками подтягивался, таким образом и передвигался. В трамвай еще тяжелее, потому что и там ступеньки. <…> Поправился я немножко и в конце лета попытался в армию попасть, потому что там было более регулярное питание, хотя тоже не обильное. Меня не взяли, еще раз отправили в столовую. В августе 1942 года меня призвали и отвели на Суворовский проспект, в школу радиоспециалистов”»;

«Галина Короткевич: “Я по карточкам получила 200 граммов мясных консервов. Иду и вижу: у первой парадной сидит мужчина лет сорока и пальцами выковыривает из своей банки консервы. Я говорю: «Что вы делаете, нельзя на морозе есть! Давайте я вас домой отведу». Он отвечает: «Девочка, иди, я знаю, что все равно умру. Только сейчас наемся». Когда я дошла до второй парадной, он уже упал. Мужчины тяжелее переносили голод, чем женщины. Мои дальние родственники жили в Рыбацком. Вася работал инженером на «Большевике». Он был дома один, пришла соседская девочка, и он ее… зарезал. Как скотину, освежевал и засолил в бочке. Сварил суп, накормил дочку, когда та пришла. На следующий день пошел на завод и все подробно рассказал. Его там же, во дворе «Большевика» расстреляли. Напротив моих окон, зимой, еле шла лошадь с телегой. Она споткнулась и упала. Она еще не умерла, а люди уже ее разрезали на куски. Я говорю это для того, чтобы все знали, что такое кошмар войны. В Ленинград по ледовой Дороге жизни шло продовольствие, топливо, боеприпасы, а из города вывозили оборудование заводов и перебрасывали на Волховский фронт воинские части. Командование, вдохновленное успешным контрнаступлением под Москвой, рассчитывало в ближайшее время прорвать блокаду. Потому эвакуация людей становилась как бы и ненужной. 12 декабря 1941 года Военный совет постановил: «Отложить эвакуацию из Ленинграда впредь до особого распоряжения»”»[96].

В дальнейшем историческая параллель между Блокадой и Холокостом вошла как в историографический[97], так и публицистический[98] дискурсы:

«Когда я начинаю думать о том, что означало для блокадного жителя, у которого не было ничего, кроме нерегулярно получаемой (за деньги!) после стояния в длинных морозных очередях пайки в 125 грамм, из которых половина был несъедобный мусор, я не могу отделаться от самых мрачных ассоциаций. Перемещения умирающих людей по чёрному замёрзшему городу сливаются в моём сознании с “маршами смерти” узников концлагерей, а унизительный статус “иждивенца”, по сути хладнокровно приговорённого властью к смерти – с “желтой звездой” еврея в нацистском гетто…»[99].

Важной составной частью виктимизированной памяти о Блокаде стала оценка как политически преступной деятельности советского руководства – как гражданского, так и военного. Результатом этой деятельности стало непомерное число жертв как среди мирных жителей города, так и среди участников Битвы за Ленинград.

«А если бы эвакуация – через Ладогу, на баржах – началась еще в сентябре-октябре? – задавалась, по горячим следам празднования 70-летия окончания блокады, риторическим вопросом петербургская блогосфера. – И если бы тогда же начался массовый подвоз продовольствия в город? Можно было спасти практически всё население!.. Но до этого Сталину и его маршалам не было в тот момент дела. И потому самолеты в это время улетали из Ленинграда на Большую землю, груженные минометами и пушками, а не стариками и детьми. А сани и автомобили, вплоть до конца января, вывозили через Ладогу солдат и рабочих, а не “иждивенцев”…»;

«…можно ли было спасти 1 миллион ленинградцев от голодной и холодной смерти в условиях блокады? Ответ очевиден: можно! И столь же очевиден ответ на вопрос о том, кто виноват в том, что “бесполезные”, с точки зрения кремлевского руководства, жители города оказались в первые блокадные осень и зиму брошенными на произвол судьбы и, по сути, обреченными на верную гибель»;

«Для того, чтобы Блокада Ленинграда не превратилась в фактический геноцид целого города, требовалась просто иная власть, с иной, европейской политической культурой, другой психологией, другой системой приоритетов. Евразийские коммунистические лидеры совершенно спокойно чувствовали себя, сидя в тёплых кабинетах и роскошных начальничьих автомобилях, глядя на то, как за окнами умирают изможденные люди, тянущие за собой саночки с трупами их уже умерших близких»;

«Весной 1942 года, после самой страшной блокадной зимы, из подвала Смольного были выброшены крупные запасы сгнивших помидоров и других продуктов. Писатель Даниил Гранин не так давно вспомнил <…> о том, как во время Блокады в Ленинграде активно работал кондитерский цех, выпекавший сладкие деликатесы – ромовые бабы, венские пирожные и т.п. – для городских руководителей»;

«Коммунистические руководители города и страны сами не голодали и, как следует из их действий, не особо сочувствовали голодающим. И в этом – главная причина того, что миллион ленинградцев погибли в первую же блокадную зиму»[100].

«А ведь блокада не была полной! И этих обречённых людей можно было уберечь от гибели! Начать вывозить их по Ладоге ещё в сентябре. В октябре. В ноябре. В декабре. В начале января. В середине января. Когда ещё можно было спасти и Таню Савичеву с её семьёй, и Юру Рябинкина, и сотни тысяч людей, до последнего ждавших эвакуацию, моливших о ней, но так и не дождавшихся… Я уже не говорю о том, что в то же самое время можно было регулярно завозить в город продовольствие. Как это потом будет делаться в 1942-43 гг.»;

«Историки, стремящиеся во всём оправдать “наших”, будут, конечно, доказывать, что в сентябре 1941 г. ещё не было “нужных причалов и барж” (но кто мешал их быстро построить?), что пока с 8 ноября по 9 декабря немцы удерживали Тихвин, “большая земля” сама была отрезанной от остальной страны, что какая-то эвакуация в течение осени 1941 г. всё же осуществлялась… Все эти объяснения-оправдания, увы, от лукавого. Ибо истина – в том, что вплоть до конца января 1942 года “иждивенцев” по сути и не кормили, и не вывозили. Ибо у Сталина были “дела поважнее”. И спасение “бесполезных” людей у него и его подручных стояло последним по счёту. И только когда окончательно стало ясно, что штурмовать Ленинград немцы не будут и что сам город стремительно превращается в сплошной гигантский морг – начался, наконец, массовый вывоз ещё не умерших горожан…»[101].

«Дорога жизни»

«Главное преступление Сталина и Жданова, – подчеркивал в блокадно-юбилейном 2014 году Л. Лурье, – позднее начало эвакуации. Ледовая дорога до конца января работала не на вывоз людей, а на эвакуацию оборудования и военной продукции»;

«Когда же началась массовая эвакуация, с 22 января по 15 апреля из Ленинграда удалось переправить 554 186 человек: больше 50 тысяч за неделю. Если бы эвакуация началась в конце ноября, спасли бы от голодной смерти еще полмиллиона горожан»;

«Битва за Ленинград – самое долгое и кровопролитное сражение в истории Второй мировой войны. <…> Почти 1000 дней непрерывных боев, как минимум, миллион убитых»[102].

Правда, в следующем, юбилейно-победном 2015 году Л. Лурье писал о действиях ленинградских руководителей уже чуть мягче:

«Можно корить ленинградское партийное руководство за разные огрехи, но все же оно не потеряло управление городом и главное — уже ранней осенью догадалось, какое значение может иметь Ладога для выживания Ленинграда. Впрочем, ледовая дорога поначалу использовалась не для спасения людей, а для вывоза оборудования ленинградских заводов и оружия. Если бы массовая эвакуация жителей началась в декабре, а не в феврале, можно было бы спасти жизни еще 300 тыс. ленинградцев».

В то же время действия советского военного командования под Ленинградом Л. Лурье по-прежнему оценивал резко критически:

«Действия командования Ленинградского и Волховского фронтов часто поражают своей бессмысленной жестокостью. Война под Ленинградом больше напоминала не маневренную Вторую мировую, а позиционную Первую мировую. И каждая попытка штурма немецких оборонительных сооружений заканчивалась новым Верденом»[103].

Помимо фактологического и научно-оценочного, пространство памяти о Блокаде в рассматриваемый период активно насыщалось множественным культурно-мемориальным контентом. Он также по преимуществу находился в русле виктимизированной памяти.

В мае 2010 г. на телеканале «100 ТВ» был показан приуроченный к 65-летию Дня Победы фильм А. Чикичевой, Н. Соколовской и В. Щедринского «Блокада: эффект присутствия»[104], посвященный Музею обороны Ленинграда и Ольге Берггольц, воспоминаниями о которой поделилась экскурсовод Музея в 1944-1949 гг. Нина Нонина[105].

К 70-летию освобождения Ленинграда от Блокады были сняты несколько фильмов. Причем если игровой сериал «Ладога» режиссера Александра Велединского скорее можно оценить как развивающий сакрифицированный подход к блокадной памяти (в центре событий – поимка вражеского шпиона), то мини-сериал «Линия Марты» Олега Газе, а также документальные фильмы Катерины Гордеевой «Голоса» и Александра Сокурова «Читаем блокадную книгу»[106] – как вполне вписывающиеся в виктимизированный мемориальный концепт.

Сцена из спектакля «67/871» Театра Поколений

В канун очередной годовщины начала блокады, 31 августа – 1 сентября 2017 г. Театр поколений осуществил предпремьерный показ документального спектакля о Блокаде «67/871», созданного на основе 67 документальных свидетельств и документов о 871 дне ленинградской блокады, собранных самими актерами театра и их немецкими друзьями у очевидцев, а также в архивах. 8-10 сентября 2017 года в Берлине прошла премьера этой постановки[107].

5 июня 2018 г. состоялась премьера спектакля «Гекатомба. Блокадный дневник» – совместного проекта АНО «Театральная лаборатория Яны Туминой» и Театра на Литейном[108].

В 2018-2019 гг. режиссер Алексей Красовский снял «местами чёрную, но чаще светлую и новогоднюю» комедию «Праздник», сюжетом для которой стали события новогодней ночи в блокадном Ленинграде, которые происходили в семье, жившей «на особом», т.е. привилегированном положении[109] (данный фильм вызвал резкую общественную полемику, подробнее об этом – ниже).

Непосредственно накануне 75-летия окончания Блокады режиссер Андрей Звягинцев заявил о намерении снять фильм о блокаде Ленинграда, состоящий из трех историй, в которых «не будет масштабных боевых сцен»[110].

К 75-й годовщине окончания Блокады был снят, 25 января 2019 года показан[111] и 27 января выпущен в прокат фильм «Спасти Ленинград» режиссёра Алексея Козлова (посвященный истории гибели баржи № 752 с эвакуируемыми курсантами военных училищ, офицерами и членами их семей 17 сентября 1941 года), попытавшийся воспроизвести некоторые каноны голливудского фильма-катастрофы, однако в итоге встретивший резкие отзывы со стороны критики[112] и не достигших высоких рейтингов.

Проект Музея обороны и блокада Ленинграда («Студия 44»)

Важнейшим сюжетом, оказавшимся в центре общегородского обсуждения накануне 75-летия окончания блокады[113], стал проект (в итоге отвергнутый[114]) создания музейно-выставочного комплекса «Оборона и блокада Ленинграда», предложенный рабочей группой Центра выставочных и музейных проектов во главе с М. Третьяковой, в 2014–2017 гг. занимавшей должность заместителя директора по научной работе Государственного мемориального музея обороны и блокады Ленинграда. Согласно этому проекту, планировалось наполнить экспозицию музея историями «конкретных людей, наших героев, которые разворачиваются в декорациях блокадного быта», чтобы посетителю музея стал понятен «жизненный выбор героя на каждом шагу его истории». Планируемая «экспозиция представляла собой сложносочиненную повесть, роман о судьбе людей и города. И, выбирая свой маршрут по экспозиции, зритель прикасался бы к определенному набору тем, раскрытых через жизненные истории героев, их поступки и их выбор»[115]. Н. Ломагин, выступая с лекцией, посвященной блокадной памяти, также отмечал, что задумывавшийся музей в первую очередь призван был делать нарративный акцент на голоде, смерти и трагической блокадной повседневности, а не на героике и обороне города, как это делает ныне действующий Музей обороны и блокады Ленинграда, расположенный в Соляном переулке[116].

Перечисленные выше тексты, проекты, художественные произведения и общественные инициативы в целом субверсировали сформировавшийся в советскую эпоху сакрифицированный блокадный нарратив и стали своего рода идейно-художественным фундаментом динамично развивающегося виктимизированного подхода к исторической памяти о Блокаде.

В свою очередь, сакрифицированная версия блокадной памяти в постсоветские десятилетия развивалась по пути редуцирования и локализации скорбных элементов блокадного мемориального нарратива и его переформатирования в подчеркнуто героико-триумфальный и праздничный.

Особенно активно этот процесс стал развиваться в 2000-е гг., когда к формированию «победно-праздничной» блокадно-мемориальной повестки активно подключились органы городской, а затем и федеральной власти.

Особенно заметно это стало в ходе подготовки к 65-летию освобождения города от Блокады, в 2009 г.:

«“27 января – это наш Ленинградский День Победы”, – задала историко-оптимистический вектор Валентина Матвиенко. “В оформлении города мы старались воссоздать настроение праздника, – разъяснил губернаторский замысел председатель комитета по печати и взаимодействию со СМИ Юрий Зинчук. – По Петербургу развешены фотографии блокадных лет. Около 5 тысяч плакатов должны погрузить горожан в атмосферу того времени”»[117].

Траурные мероприятия (возложения венков и цветов на Пискаревском и Серафимовском кладбища и в других местах захоронений защитников и жителей Ленинграда, на площади Победы, массовая акция «Свеча памяти»[118]) хотя и не отменялись, но отходили на второй план.

Дмитрий Сотчихин

«Идеология официозной памяти о блокаде Ленинграда, по сути, осталась такой же, какой была и 20, и 30 лет назад. <…> Во-первых, славная победа, радостные улыбки триумфаторов. И лишь, во-вторых, страшная трагедия, измученные голодом и страданием лица, разрушенные дома, окровавленные трупы»[119], – отмечал в этой связи заведующий научно-выставочным отделом Музея обороны и блокады Ленинграда Дмитрий Сотчихин.

С критикой этой исторической политики выступили городские СМИ, в частности, поставив ряд вопросов и дав «по умолчанию» понять, что власть дает на эти, казалось бы, чисто риторические восклицания этически неверные ответы:

«Какой должна быть память о Блокаде? Триумфальной – или скорбной? Что должно выходить на первый план – два с лишним миллиона мирных горожан и военнослужащих, погибших в ходе битвы за Ленинград, или же победный салют 65-летней давности? Смольный сделал однозначный выбор в пользу “идеологии салюта”. И потому – массовая раздача оливковых лент (аллюзия на “георгиевские ленточки”, раздаваемые в День победы). И потому на плакатах, заполнивших город, сплошь улыбающиеся лица людей с автоматами и мастерками. И потому – салют»[120].

И далее следовал критический отклик ветерана-блокадника Льва Богена, в 1941-1942 гг. 15-летним подростком работавшего на судоремонтном заводе «Судобетонверфь», находившемся на Петровском острове:

«Да, нас не победили. Но и мы никого не победили. Просто одни выжили, а другие умерли. Это было величайшее потрясение, испытание и напряжение. Мне его посчастливилось выдержать. Но сколько людей погибло! Ленинград устоял. Но я отдаю себе отчет в том, что, если бы немцы действительно решили взять город, они бы это сделали – просто они переключились на Москву. Финны же принципиально остановились на своей старой границе… Для меня память о Блокаде – это, прежде всего, память о том, как власти врали народу накануне войны и как потом не жалели людей. Умирали порой десятки тысяч в один день… Как и на фронте – на одного убитого немца приходилось по 5, если не больше, погибших наших…»[121];

«Как оценить моральное состояние тех, кто пережил блокаду? Верили ли мы в то, что “победа будет за нами”? Я был подростком и просто представить не мог, что город можно сдать врагу. Наверное, я верил в победу, хотя в основном думал не об этом, а о том, как выжить. Не помню, чтобы среди населения шли разговоры о том, что “лучше бы сдали город немцам или финнам”. Зато отчетливо помню разговоры о том, что Ленинграду неплохо было бы стать вольным городом. Как этого достичь, тем более в условиях войны, люди не говорили. Думаю, это был просто “крик души”, последняя мечта умирающих о свободе»[122].

О необходимости существенной коррекции устоявшихся сакрифицированных мифов о тотально героическом моральном облике блокадников писали и говорили историки. В частности, упоминали о готовности части населения к сдаче города немцам:

«Обстоятельное исследование Никиты Ломагина “Неизвестная блокада” демонстрирует другую картину. Понимая, что всех, скорее всего, ждет мучительная и неизбежная смерть, многие надеялись, что немецкая оккупация будет меньшим из зол. Вторая мировая война знала такие случаи: Париж был объявлен открытым городом. А старшее поколение помнило Брестский мир, когда, отдав территории, Ленин спас и Россию, и советскую власть. Пораженческие настроения, грозившие перерасти в бунт, пошли на убыль, только когда голод притупил все чувства и не оставил сил на борьбу. Были и те, кто пользовался блокадой для личного, порой неслыханного обогащения. Однако очевидно: если бы большинство ленинградцев были такими, город неминуемо бы пал»[123].

Противостояние виктимизированной и сакрифицированной памяти о Блокаде заметно усилилось после того, как в 75-ю годовщину начала Блокады, 8 сентября 2016 г., городские власти не просто сделали акцент на героико-триумфальной стилистике памятного дня, но вместо обещанного «торжественно-траурного» предложили по сути праздничный развлекательный формат блокадной коммеморации с весёлыми песнопениями на Дворцовой площади. И хотя формально «главным событием» 8 сентября было объявлено шествие «Бессмертный Ленинград», отсылавшее к серьёзной, а не развлекательной сакрифицированной парадигме, финалом памятного дня стал праздничный концерт, в репертуар которого вошли веселые и задорные песни довоенных лет[124]:

«Ну а с 19 до 21 на Дворцовой площади в СПб сегодня, 8 сентября 2016 года, состоится памятный концерт, в рамках которого на сцену выйдут театрализованные коллективы Санкт-Петербурга»[125].

Данная инициатива городских властей вызвала резкую сетевую (а затем и медийную) критику:

«Миллион горожан – умерших от голода, холода, бомбежек, последствий дистрофии. Более миллиона солдат, загубленных в заведомо бессмысленных атаках. А на Дворцовой площади 8 сентября 2016 года, 75 лет спустя после начала Блокады – весёлые распевы. “Ах, Андрюша, нам ли быть в печали!..” Судя по всему, “Андрюша” – это Жданов, у которого на столе в блокадные дни регулярно стояла ваза с пирожными. Для номенклатурных гостей, разумеется. Сам Жданов соблюдал диету. Диабет, знаете ли, не шутка. Но и не повод быть в печали!.. Ибо ленинградцы умирают сотнями тысяч тихо, организованно, безропотно… И можно рапортовать наверх: “Город не сдаётся!” И даже отказываться от продовольственных подарков из Москвы… Что в голове у тех, кто устроил эту гадость на Дворцовой? Судя по всему, всё те же смольнинские эклеры. Эклер головного мозга – не просыхающая болезнь нашей номенклатуры, которая как жила, так и продолжает жить в своей параллельной хамско-пирожной реальности…»[126]

Как следует предположить, акцентированно праздничный формат поминания самой трагической блокадной даты 8 сентября 2016 г. оказывался неслучаен. Он был связан со стремлением городской власти продемонстрировать качественно иной подход к Блокадной памяти, нежели тот, который был незадолго перед тем предложен сторонниками виктимизации памяти о Блокаде, а также СМИ, предоставившими этим активистам возможность донести совою позицию до горожан. Суть этой позиции заключалась в постановке под сомнение праздничного формата блокадных дат, в том числе ключевой – 27 января:

«…память о битве за Ленинград, о блокаде, <…> это нечто целое, потому что и в том, и в другом случае гибли люди», причем «одинаково жертвенно, одинаково обреченно. Что люди, от голода умирающие в городе, что люди, которых просто бросают тонуть в Неве или бросают под пулеметы без шансов вернуться живыми»;

«…ветеран 115-й стрелковой дивизии, Юрий Пореш вспоминает: “К моменту высадки нашей роты все окопы, ходы сообщений были забиты замерзшими трупами. <…> Трудно об этом вспоминать, но так было: укрытие, в котором мне и моим двум товарищам довелось разместиться, было вместо наката перекрыто окоченевшими трупами, трупами были частично выложены стены, амбразуры для ведения огня были оборудованы между трупами, уложенными вдоль окопов вместо бруствера. Вся площадь пятачка представляла собой кладбище незахороненных солдат и офицеров. Ни одного деревца или куста, ни одного кирпича на кирпиче — всё снесено огнём… Всё это на фоне постоянного грохота нашей и немецкой канонады, специфического запаха минного пороха, отвратительного звука немецких штурмовиков, стона раненых, мата живых, кроющих немцев, войну и этот гиблый пятачок, а иногда и наших артиллеристов, лупивших по своим позициям”…»;

«И точно так же проклинали город Ленинград люди, которые остались в нем. <…> мы живем в такой мифологизированной истории непокоренных, которые, несмотря ни на что, ходили в филармонию, <…> музыканты играли, слушатели наслаждались этой музыкой и набирались духовных сил, чтобы противостоять голоду и бомбежкам. Ну, на самом деле те, кто имел шанс играть, ходить в филармонию, ходить на работу – это были люди, которые получали не 125 грамм, по каким-то причинам им повезло, и у них было что-то большее. Те люди, которые остались наедине вот с этим минимальным блокадным пайком в ноябре, который потом превратился в декабре в 250, но это не спасало – вот это тот самый миллион людей, которые умерли от голода»;

«Когда люди действительно начинали всерьез обсуждать: а не убить ли соседа?.. Они это делали уже немножко с помутненным сознанием. Когда отец начинал просить жену, чтобы она его кормила тем хлебом, который должен был достаться детям. Через какое-то время, конечно, умирал этот человек, потому что он уже был в полубезумии. И эти истории множественные»;

«По сути дела после Холокоста это вторая столь масштабная гуманитарная трагедия Второй мировой войны. Это такой ленинградский Холокост на самом деле. <…> в один и тот же день мы отмечаем память этих двух событий – 27 января, это День памяти жертв Холокоста и День снятия блокады, который почему-то у нас отмечается как праздник. Почему? Что здесь праздновать? Окончилась блокада – да, она окончилась. Но ведь и 27 января 45-го <…> окончился, так сказать, ад Освенцима, но кто дожил до конца этого – а сколько людей не дожило? И то же самое здесь. А сколько людей умерли потом в эвакуации, а сколько людей были травмированы на всю жизнь – как можно этот день называть: наш День Победы?»;

«…я скептически отношусь и к тому, как отмечается 9 мая. Но, допустим, 9 мая <…> “патриотически” настроенные люди иногда говорят фразу: “можем повторить” – <…> это звучит отвратительно, но они могут себе позволить это сказать. Кто может позволить себе в День памяти блокады произнести аналогичную фразу? Что здесь можно повторить – вот этот ужас, этот ад, который превращал людей в полулюдей, который заставлял одних людей приказывать другим гибнуть? Как можно это отмечать чем-то иным, кроме как скорбные минуты, днем молчания, памяти?»;

«Когда в обществе культивируется героическая <…> память о войне, это значит, общество готовится к следующей войне. Когда в обществе героическая память о подвигах и о геройстве уходит <…> на страницы исторических исследований, а в социальной памяти, в исторической памяти доминирует скорбь и трагичность, тогда это значит, что общество <…> действительно не хочет повторения…»;

«Конечно, историческая наука должна обо всем помнить, но социальная память должна помнить о главном, и вот главное, на мой взгляд, в памяти о блокаде, это не героика и это не праздник по поводу того, что блокада окончилась, а это скорбь по поводу того, сколько людей не дожили до этого дня и сколько людей были травмированы событиями блокады. Поэтому, с моей точки зрения, Петербургу, конечно, предстоит серьезная работа по переосмыслению формата [памяти о Блокаде]…»[127].

В ответ на демонстративно праздничное оформление блокадного памятного Дня 8 сентября 2016 года группа петербургских активистов выступила с инициативой создания «Комитета 8 сентября», целью которого было объявлено формирование – в том числе посредством воздействия на городскую власть – скорбно-трагического блокадного нарратива:

«Годовщина Блокады Петербурга — одна из самых скорбных дат для жителей города. Но почему-то вместо дня скорби этот день превратился в “военный праздник”. На Дворцовой площади 8 сентября, спустя 75 лет с начала Блокады, Смольный устроил концерт с веселыми песнями. Для жителей города и историков позиция городской власти остается непонятной.

Чтобы изменить формат мероприятий и хранить память о трагедии правильно, историки и журналисты создали Комитет 8 сентября.

В комитет вошли Наталия Соколовская, Сергей Балуев, Лев Лурье, Диана Качалова, Андрей Рысев, Галина Артеменко, Милена Третьякова, Юлия Демиденко, Даниил Коцюбинский.

Трагедия ленинградской Блокады стоит в одном ряду с Холокостом, геноцидом армян, Голодомором и другими гуманитарными катастрофами XX столетия. Это трагедии, унесшие жизни миллионов людей. О каких “победах” и “торжествах” здесь может идти речь? Любая бравурная коннотация звучит кощунственно. Она оскорбляет память миллионов ни в чем не повинных жертв. Причем это не жертвы какого-нибудь стихийного бедствия, вроде эпидемии чумы. У всех этих катастроф есть авторы — те, на ком лежит историческая вина за мученическую гибель людей.

День памяти Блокады должен быть глубоко пацифистским и антитоталитарным. Его смысл – в том, чтобы утвердить абсолютную ценность человеческой жизни и напомнить всем, сколь опасны любые попытки поставить “интересы государства” выше интересов отдельно взятой личности.

К сожалению, большая часть общества всегда является заложницей тех “рамок памяти”, которые формируются исторической политикой государства. На протяжении последних 70 лет — и последние пятнадцать не стали исключением. Например, если создать полноценный Музей блокады, тема подвига там сразу же отступит в тень перед темой мучительной гибели сотен тысяч людей. Чтобы люди смогли увидеть в прошлом то, что в нем на самом деле было, необходимы усилия инициативных общественных групп»[128].

Непосредственно перед тем, в самый день 8 сентября 2016 г. петербуржец Юрий Вульф организовал в своем доме чтение установленных им перед тем имен погибших в Блокаду жильцов. Начиная с 2018 г., «Комитет 8 сентября» стал проводить аналогичную акцию по всему городу[129].

«Публичные чтения в День Памяти жертв блокады» у здания Михайловского дворца (Русский музей), 8 сентября 2019 г.

Правда, к этому времени цель Комитета уже позиционировалась как более локальная и компромиссная. Вместо преобразования всех блокадных коммемораций из сакрифицированного в виктимизированный формат лидер «Комитета 8 сентября» Лев Лурье предложил нечто вроде установления мемориального баланса между скорбью и праздником, ограничив функционал Комитета коммеморативной работой в виктимизированном ключе лишь Днем начала Блокады:

«Прорыв блокады и освобождение Ленинграда от блокады мы отмечаем. Но при этом за громом пушек и за салютами забываются Таня Савичева и сотни тысяч ленинградских маленьких детей, которые умерли. Поэтому хотелось бы отделить празднование, радость от скорби — это два разных чувства. <…>. Чтобы вспомнить самое трагическое, что было в истории нашего города, одну из самых трагических гуманитарных катастроф XX века, чтобы никто и ничто не было забыто, мы придумали эту церемонию соборного поминания имен погибших»[130].

«Неоплаканная судьба ленинградцев – часть городского подсознания. Блокада – в подкорке, о ней не говорили и не говорят так, как следовало бы. Это комплекс, который делает нас мрачнее. Важны даже не новые книги и документы (в последние годы их появилось множество), а возможность открытой эмоции. Как в храме на заупокойной службе.

8 сентября мы можем и должны показать – никто не забыт и ничто не забыто. Простое чтение имен погибших, как это было в прошлом году, очищает, очеловечивает»[131], – пояснил Л. Лурье год спустя.

Активности сторонников виктимизированной памяти о Блокаде противостояла не только героико-триумфальная мемориальная активность городских властей, но также медийно-организационная деятельность сторонников сохранения традиционного, сакрифицированного взгляда на блокаду.

В частности, накануне Дня памяти о начале Блокады в 2018 г. в редакции газеты «Санкт-Петербургские ведомости» прошел круглый стол на тему блокадной памяти[132], в котором приняли участие, в основном, сторонники консервативных подходов к данной теме.

Елена Тихомирова

С консервативно-мемориальных позиций выступила, в частности, председатель правления общественной организации «Жители блокадного Ленинграда» Елена Тихомирова:

«Блокада как таковая была следствием битвы за Ленинград <…>. …многие уважаемые и известные люди оценивают ныне блокаду Ленинграда исключительно как трагедию. Я с этой точкой зрения категорически не согласна. Вы посмотрите, какое сражение шло, сколько было боевых операций каждый день… Уверена, нам надо всячески подчеркивать значение битвы за Ленинград для Великой Отечественной войны и всей Второй мировой. <…> Да, рассказывать о блокаде можно по-разному. Можно от имени жителя города, а можно от имени бойца — защитника. А можно говорить и от имени власти. Недавно вышел уникальный архивный сборник стенограмм заседаний Ленгорисполкома за ноябрь 1941-го — декабрь 1942 года. Из них становится понятно, что, невзирая ни на что, власть действовала, и достаточно эффективно»[133].

Татьяна Шмакова

Заведующая филиалом музея истории Санкт-Петербурга «Особняк Румянцева» Татьяна Шмакова назвала опасным наметившийся тренд к отходу от утвердившихся в эпоху СССР канонов памяти о Блокаде:

«В последние десятилетия на наших глазах отношение к блокаде очень сильно менялось. Когда началась перестройка, крен ушел в то, что блокаду, мол, надо изучать заново, с чистого листа. Что во время нее все было ужасно, процветало людоедство, население вымирало, а партийное руководство ни о чем не заботилось и ело пирожные. И что вообще непонятно, как в таких условиях город не сдали врагу… Я утрирую, конечно, но, по сути, говорили так. И мне кажется, что этот крен еще не преодолен, мы до конца не сошли с опасного пути» [134].

Марина Мишенкова

Заместитель председателя архивного комитета правительства города Марина Мишенкова поставила под сомнение популярный среди сторонников виктимизированного подхода эпизод с выпечкой в первую блокадную зиму ром-баб для работников Смольного:

«Надо быть очень осторожными к подобного рода “сенсациям”. <…> Снимки датированы декабрем 1941 года и фиксируют факт: на 2-й кондитерской фабрике в то время выпускали ромовые бабы. В современных комментариях говорится, что эту продукцию делали для Смольного, то есть фактически руководство города обвиняют в том, что в самое страшное время блокады оно себе ни в чем не отказывало… А на самом деле с этими фотографиями — очень много вопросов. Мы до сих пор не смогли определить по документам, о какой фабрике вообще идет речь».

Ольга Прутт

Руководитель музея «А музы не молчали…» Ольга Прутт, в свою очередь, попыталась представить Блокаду как пространство насыщенной духовной жизни, вырабатывавшей в людях исключительно высокие моральные качества:

«Блокада, несмотря на весь свой ужас, стала для многих не просто испытанием на прочность, а взлетом духа, возможностью проявить свои сильные и лучшие качества. Недаром Ольга Берггольц стала большим поэтом именно в блокаду… Семен Аркин, первая скрипка симфонического оркестра, исполнявшего в июле 1942-го Седьмую симфонию Шостаковича, передавал слова дирижера Карла Элиасберга: “Это время ты будешь потом вспоминать как самое счастливое”»;

«У ленинградцев был такой запас стойкости и жизнелюбия, которому современные люди могли бы позавидовать. Его хватило на несколько поколений»[135].

Владимир Пянкевич

Напротив, доктор исторических наук, профессор СПбГУ Владимир Пянкевич, глядя на феномен памяти о Блокаде с позиций памяти о войне в целом, отказал мемориальному «акценту на блокаде» в моральной оправданности и социальной конструктивности. И, кроме того, вывел блокадную память вообще за пределы петербургской идентичности:

«…я не очень согласен, что блокада — ключевой элемент современной петербургской идентичности. Чем дальше это событие будет уходить в прошлое, тем больше будет горожан, которые вообще про него практически ничего не знают. Мне порой кажется, что даже сам акцент на блокаде не всегда благотворен: получается, что, мол, мы, ленинградцы, особенные, потому что очень пострадали во время войны. А в Севастополе, что, не страдали? А в деревнях не страдали? Это очень непростая ситуация, память о блокаде должна не разделять людей, как это, увы, нередко получается, а объединять»[136].

В Сети активно тиражировались популярные культурно-мемориальные тексты и образы, отсылавшие к традиционному сакрифицированному блокадно-мемориальному нарративу.

Надежда Полякова

В том числе стихотворение поэтессы, прозаика и переводчика Надежды Поляковой (1923—2007): «Город у залива»:

«В осеннем тумане в январском снегу / Стоит Ленинград на морском берегу. / С дворцами и парками, строг и красив, / Как будто вплывает в широкий залив. / В блокадные дни, под обстрелом, в снегу / Не сдался, не сдался наш город врагу. / Здесь гордые, смелые люди живут, / И ценится всюду их доблестный труд»[137].

Важным оплотом сакрифицированной памяти о Блокаде продолжали оставаться музеи – воссозданный Музей обороны и блокады Ленинграда[138], частный музей «Ленрезерв», созданный одноименным «патриотическим объединением»[139], а также филиал Государственного Музея истории Санкт-Петербурга в Особняке Румянцева, куда переместилась часть экспозиции из закрытого в 1953 году Музея обороны Ленинграда[140], концептуально сохранивший свою доперестроечную экспозицию практически в неизменности:

«Полное ощущение, что ты не просто провалился в какие-то дремучие 1970-е годы, но что даже в этих пропагандистских дебрях оказался в одном из самых кондовых военно-патриотических блиндажей. <… > Экспозиция в Румянцевском особняке процентов на восемьдесят состоит из военно-патриотических сюжетов и экспонатов.<…> Одним словом, полное ощущение, что люди, которые готовили экспозицию и экскурсию, не читали даже “Блокадную книгу” Гранина и Адамовича, не говоря уже о сотнях обнародованных в последние годы книг, статей, мемуаров…»[141].

К 75-летию снятия блокады редакция журнала «Неприкосновенный запас» подготовила сдвоенный тематический выпуск[142], посвященный осмыслению процесса «расщепления» и поляризации блокадной памяти, связанных со становлением ее виктимизированной версии в качестве самостоятельного и полноценного мемориального нарратива:

«Мы родились в то время, когда упоминание о блокаде Ленинграда вызывало в сознании образы беспримерного мужества и массового героизма, но живем в эпоху, когда ее значение меняется, а память о ней становится все менее монолитной. Трещины, прошедшие по сложившейся еще в 1960-е советской традиции памяти о блокаде; проросшие сквозь них иные версии коммеморации; стремление залатать эти трещины, подновив старый нарратив с помощью новых технологий, делают горячим то, что казалось уже остывшим.

На наших глазах блокада превращается в символ боли и страданий. Все более подвижной становится и риторика описания произошедшего, и этические ориентиры: национальный эпос осложняется чертами человеческой трагедии, идеалы государственного патриотизма вступают в напряженный диалог с гуманистическими ценностями, героический дискурс входит в конфликт с дискурсом прав человека»;

«…“советский язык памяти” до сих пор многим кажется единственно возможным способом говорить о военном прошлом. Но <…> формирование этого языка было сложным и внутренне противоречивым процессом, связанным с острыми конфликтами»;

«Память о блокаде оказывается “заблокированной” в узком пространстве легко узнаваемых клише и символов»;

«Современные попытки прорвать блокаду памяти, открыть для обсуждения новые темы, поставить вопрос об ответственности за массовую гибель мирных граждан и военные провалы неизбежно приводят к поляризации, разобщению, конфликтам интересов, взаимному неприятию представителей разных социальных групп и сторонников различных политических взглядов»[143].

По мере приближения юбилейной 75-й годовщины окончания Блокады вышеописанные конфликтно-мемориальные тренды особенно сгустились. Помимо уже упомянутых жарких дебатов вокруг проекта нового музея истории Блокады, а также фильма режиссера Красовского «Праздник»[144], приключились и иные скандалы. В частности, скандал, связанный с рекламным слоганом сети Бургер-Кинг «Ты не умрешь с голоду в этом городе», расцененным как бестактный в блокадно-предъюбилейном контексте[145]. А также скандал в связи с актом вандализма «по отношению к блокадной памяти — на Невском, 14, на здании школы замазали надпись “Граждане! При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна”…»[146].

Общественная дискуссия вокруг решения о проведении военного парада на Дворцовой площади 27 января 2019 года

16 ноября 2018 г. пресс-служба Западного военного округа сообщила о том, что «в честь 75-й годовщины полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады 27 января 2019 года в Петербурге пройдет военный парад, в котором примут участие 2,5 тыс. военнослужащих и курсантов военных вузов, а также около 80 образцов боевой и специальной техники Западного военного округа, сообщили в пресс-службе ЗВО».

Механизированную колонну должен был возглавить «легендарный танк Т-34», за которым планировалось провести по площади образцы современной военной техники: «БМП-3, танки Т-72-Б3, бронетранспортеры БТР-82А, бронеавтомобили “Тигр”, “УАЗ”, “Тайфун”, а также артиллерийские установки и реактивные системы залпового огня “Торнадо”». Первые репетиции планировалось начать проводить «на территории военного аэродрома, расположенного в Ленобласти»[147].

20 ноября СМИ сообщили о том, что эти планы вызвали протест со стороны части городской общественности:

«…будущий торжественный марш уже вызвал в Петербурге резонанс. В Сети гуляет картинка: “27 января – День скорби. Я против парада!”. А также открытое письмо с обращением к врио губернатора Петербурга Александру Беглову от тех, кто считает военное шествие на Дворцовой в памятную дату лишним. Письмо уже передали в Администрацию градоначальника».

Стикер против парада, широко распространившийся в Сети (автор – Дина Тороева)

«Письмо опубликовал в своем Facebook журналист и историк Даниил Коцюбинский, — сообщило ИА “Росбалт”, — а подписали его уже сотни человек. Неравнодушны оказались ученые и журналисты, писатели и драматурги, политики и общественные активисты, градозащитники и поэты, дети или внуки блокадников.

Среди подписавших много блокадников — Марианна Курилович, Вера Сомина, Яков Гилинский, Сусанна Мулина, Алексей Порай-Кошиц. А также — Наталия Соколовская и Татьяна Вольтская, Юрий Вульф и Владимир Костюшев, Марина Шишкина и Елена Чижова, Адриан Селин и Лев Щеглов, Анатолий Разумов и Жанна Телевицкая, Галина Артеменко и Диана Качалова, Дмитрий Долинин и Марина Писаренко, Юрий Вдовин и Данила Корогодский, Александр Желтов и Елена Вольгуст, Инна Богорад и Ирина Чуди, Михаил Трофимов и Елена Виленская, Татьяна Лиханова и Сергей Ковальченко, Вячеслав Вербин и Лев Левинсон, Елизавета Богословская и Наталия Сивохина, Валерий Заворотный и Наталья Ухова, Александр Слободской и Алла Борисова, Зинаида Курбатова и Анастасия Гнедовская, Вадим Сафонов и Елена Геращенко, Борис Берзон и Сергей Гаркави, Владимир Котегов и Виктория Маркова, Евгений Шляхтер и Татьяна Околзина, Светлана Кульчицкая и Дарья Васильева, Татьяна Цветкова и Ирина Федорова.

“Намеченное мероприятие, по нашему глубокому убеждению, абсолютно неадекватно скорбному смыслу той памяти, которую несет в себе мемориальная дата 27 января. Да и о каком праздновании, о каком „торжественном марше“ вообще может идти речь, когда государство не выполнило перед городом главной обязанности: не назвало истинное число жертв Блокады, не поименовало каждого погибшего ленинградца, среди которых было большое число детей? О каком праздновании можно говорить, когда до сих пор не поименованы все воины, павшие в битве за Ленинград? Не только не поименованы, но и не захоронены. Незнание документов Блокады, исследований петербургских историков, опубликованных дневников жителей блокадного города не освобождает от ответственности”, — говорится в письме»[148].

На присутствие в числе подписантов значительного числа блокадников СМИ обращали особое внимание:

«Среди подписавших открытое письмо также указаны шесть жителей блокадного Ленинграда: Марианна Курилович (93 года), Яков Гилинский, Вера Сомина, Сусанна Мулина (85 лет), Инна Богорад (1931 год рождения), Майя Лютова (88 лет). Кроме того, письмо подписали родные блокадников»[149].

Борис Вишневский

Сообщалось также о том, что депутат Законодательного собрания СПб Борис Вишневский сразу же выступил в соцсетях, назвав идею с военным парадом «безумной» и неподобающей этому дню:

«Мое мнение, — не столько депутата, сколько сына и внука блокадников, — совершенно однозначно: не может и не должно быть никакого военного парада в нашем городе в этот день, хотя он и праздничный. Он предназначен не для „торжественных маршей“. В нашем городе в этот день надо не проводить военные парады. И не устраивать „инсталляции“, где сытые и румяные актеры в старой военной форме на фоне старых грузовиков и полевых кухонь играют сцены из блокадной жизни. В этот день надо вспомнить о погибших»[150];

«Я считаю, что в День полного освобождения Ленинграда от блокады лучше помолчать, вспомнить о погибших, о тех жертвах, которые были во время блокады и о том, какой ценой мы получили этот день. Во-первых, нужно помочь тем блокадникам, которые еще живы. Во-вторых, следует сосредоточить усилия на том, чтобы распространить знания и память о блокаде – чтобы издавать блокадные дневники, чтобы издавать воспоминания, чтобы вспомнить поименно всех погибших в блокаду. Вот что нужно делать в этот день, а не устраивать военный парад в городе»[151].

На своей странице в Facebook Вишневский выдвинул ещё ряд предложений и уточнений того, что, по его мнению, необходимо было сделать в памятный день 27 января:

«Перестать, наконец, делить их [блокадников] на категории: тех, кто пробыл в осажденном Ленинграде больше четырех месяцев <…> – и тех, кто пробыл <…> меньше четырех месяцев и жителем блокадного Ленинграда официально не считается. Прийти на Конную улицу, 10 – к электронному табло, созданному Юрием Вульфом, где непрерывно сменяются имена погибших в блокаду. Прийти к блокадной подстанции на набережной Фонтанки – той, которая весной 1942-го дала ток для ленинградского трамвая, и которую мы огромными усилиями отстояли от превращения в апартаменты. <…> Вот что надо делать в этот день»;

«Кроме того, о чем написано, можно предложить очень простую вещь. Общегородскую минуту молчания. В полдень, например. Чтобы на это время остановился транспорт. Чтобы остановилась работа. Чтобы везде, где можно, передавали только звук метронома эту минуту или две. По аналогии, как это делается в Израиле в день Холокоста»[152].

Григорий Конников

В тот же день на основании открытого письма, отправленного ВРИО губернатора А.Д. Беглову, историк Григорий Конников разместил на сайте Change.org адресованную ему же петицию, в финале которой содержалось указание на недопустимость превращения скорбной блокадной памяти в «праздник» и требование не допустить проведение намеченного военного парада на Дворцовой площади:

«Уже который год Смольный финансирует “празднества”, проходящие 8 сентября, в страшную дату начала Блокады, которая унесла жизни более миллиона ленинградцев. На Марсовом поле едят кашу, на Дворцовой площади поют бравурные песни, на Дороге жизни устраивают квест “Дорога жизни — дорога в будущее”. Пора остановить этот кощунственный карнавал и начать вести себя так, как следует вести себя в городе, с достоинством перенесшем тяжелейшие испытания и продолжающем, несмотря ни на что, хранить историческую память»[153].

«Изначальный текст этого обращения, – пояснил Г. Конников в интервью Радио Свобода, – был написан Даниилом Коцюбинским и Наталией Соколовской. Потом мы втроем создали не просто открытое письмо, а именно петицию. Потому что очень много запросов поступило по поводу поста в соцсетях, чтобы что-то туда включили, кого-то упомянули… И мы поняли, что необходимо уже делать петицию»[154].

Новость об открытом письме и петиции руководителю Смольного с требованием отмены военного парада на Дворцовой вызвала моментальный резонанс не только в петербургских, но также региональных, общероссийских и зарубежных СМИ[155].

В общей сложности петиция собрала 4949 подписи[156] и около 300 откликов. «На сайте Change.org также идет сбор подписей против военного марша на Дворцовой площади. Там тоже подписалось около 3000 человек. Люди оставляют потрясающие комментарии», – отмечала «Новая газета»[157].

Среди мотивов, побудивших их поддержать петицию, подписанты отмечали следующие.

1. Неуместность и цинизм военно-праздничной акции в скорбный памятный день:

«Отвратительное лицемерие» (Римма Крупова);

«Прекратите спекулировать трагедией» (Ольга Сафронова);

«Это совершенно неуместно» (Сергей Воздвиженский);

«Этот день – день скорбной памяти, не стоит зарабатывать политический капитал на костях убиенных» (Данила Корогодский);

«Считаю, что блокада явилась результатом бездарных действий и бездействий человеконенавистнического режима и парад неуместен» (Николая Фомичев);

«…я считаю, что ленинградец Путин предал нас, оставшихся в живых и умерших своих родителей-блокадниках. В День Скорби оружием не бряцают!!!!! А СКОРБЯТ!!!!» (Элина Алексеева);

«Миллион умер, а они парадировать на костях собрались» (Юлия Клочкова»;

«Радостными День снятия Блокады и День Победы были, на мой взгляд, лишь в 1944 и 1945 годах, соответственно. А далее, учитывая количество жертв Блокады и ВОВ в целом, эти даты должны быть скорбными и по-настоящему памятными» (Денис Горин);

«Это кощунство. Надо не танками клацать, а вспомнить, каких человеческих жертв стоила эта блокада. Что это трагедия для всего народа. У нас есть один парад 9 мая. Его вполне достаточно. А в этот «праздник» надо вспомнить о погибших и почтить их память. Поблагодарить тех, кто ещё жив, что выстояли, почитать заметки, историю. А «танцы» на костях считаю неуместными» (Александра Леонтьева);

«Наш город параден без всяких парадов! Он сам по себе — лучшая память о Днях Блокады и победе жизни над смертью! Танки и прочее железо на Дворцовой в принципе нелепы, а 27 января особенно» (Екатерина Богданова). 

2. Недопустимость использования блокадной памяти в милитаристских целях:

«А можно, у нас уже мир наступит спустя 75 лет?! Какой парад, кому кузькину мать показать хотите?! У праздника 27 января ДРУГИЕ традиции — чтоб знали гастролеры, Ленинград-Петербург не знающие и не любящие. В этот день мы вспоминаем, какой ценой досталась победа…» (Светлана Левина);

«Люди радовались, что прекратились бомбежки, обстрелы, а мы оружие демонстрировать будем? Давайте лучше помолчим и вспомним тех, кто пережил и не пережил это» (Полина Заславская);

«Я подписываюсь потому, что считаю циничным и бесконечно вредным для будущего России постоянное бряцание оружием под видом «патриотического воспитания», и не только в дни памяти о Блокаде, но и в майские дни памяти о Победе. Именно в эти дни разворачиваются гонения на настоящих честных историков, считающих себя обязанными рассказывать о войне без прикрас» (Юрий Нестеров);

«Блокадники подчёркивали, что их отличие от фронтовиков заключалось в том, что они были лишены возможности активно действовать (как в бою), а должны были о с м ы с л я т ь, что происходит. Военная техника на параде этому не способствуют» (Сергей Чебанов).

3. Недопустимость оскорбления памяти погибших военно-праздничным форматом намеченного мероприятия:

«Парад в такой день – это неуважение к памяти и солдат, и моряков, и жителей города, защитивших Ленинград. Незачем в такой день махать оружием. Люди гибли за то, чтобы войн не было» (Геннадий Подольный);

«Ленинградцы – не герои, а мученики» (Георгий Трубников); «Стыдно бряцать оружием. Особенно в городе, откуда не вывезли умирающих от голода, но нашли возможность вывозить орудия и снаряды, которые эти люди делали до последнего…» (Мария Добринцева);

«Я подписываюсь потому, что считаю нельзя ездить танками по памяти тех миллионов, кто погиб от голода, холода, пуль и бомбёжек. И по душам тех, кто ещё помнит эту трагедию» (Лариса Перелыгина).

4. Нецелесообразность расходования бюджетных средств:

«Потому что такие дни любят тишину. То, что люди пережили, нужно помнить всегда. Без выкинутых денег на бездушные парады. Лучше, планируемые средства на парад, раздать, блокадникам и участникам ВОВ» (Татьяна Ахмедова);

«Какой может быть парад??? Или у блокадников нет других проблем, которые нужно бы решить за счёт бюджета?» (Ирина Писаренко);

«Вместо того, чтобы поддержать оставшихся в живых, исправить несправедливость в отношении непризнанных блокадников (тех, кто родился на три месяца позже, если правильно помню, тоже есть петиция) вбухивают деньги в очередной псевдо-патриотический парад! Это пошло и безнравственно» (Мария Кинза).

5. Противоречие идеи военного парада современным викитимизированным коммеморативным традициям европейских стран:

«День скорби не отмечают маршами в адекватных странах» (Наталия Алексеева);

«Я подписываюсь потому что, пора остановить пляски на костях! В Европейских странах есть день памяти, а у нас праздник Победы? Какой это может быть праздник если это траур! Миллионы людей погибли, сколько сирот, сколько покалеченных сломанных судеб! Прекратить это безобразие!» (Елена Шарипова).

Часть подписантов высказывались предельно сжато:

«Надо остановить» (Арина Ол);

«Я против парада» (Дени Тэпс);

«Внучка и дочь блокадников» (Helena fon Grave).

Многие подчеркивали тот факт, что сами являются блокадниками:

«Милитаризация сознания – преступление перед народом и человечеством!» (Житель блокадного Ленинграда, профессор Я. Гилинский);

«Нам с женой почти по 80 лет. Мы оба блокадники и, несмотря на малость лет, кое-чего помним о тех днях. Это было настолько жутко, что и рассказывать не хочется. Когда вокруг холод, голод и смерть, никаких торжественных ощущений нет. Даже известие о прорыве блокады было воспринято не как восторг победы, а как вздох облегчения и горести, что многие близкие не дожили до этого дня. Нет такого чувства восторга и радости и сейчас. Организация торжественных ритуалов чиновниками, для которых блокада – беллетристика, для памяти блокадников оскорбительна» (Сергей Суглобов);

«О каком Параде может идти речь в такой день! Наталья, 1935 год рождения, родилась в Ленинграде, выехали в эвакуацию в декабре 1941 года. Отдаю должное тем, кто героически пережил блокаду. Их осталось очень мало. Надо спросить именно этих людей» (Наталья Немировская);

«Я житель 900 дней блокадного Ленинграда, удостоверение М-0017925» (Владимир Гаврилин);

«Власти в Ленинграде жрали деликатесы, а мы (жители) голодали и умирали» (Леонид Сандлер);

«Моя мама Наталья Яковлевна Брутман, 85 лет, житель блокадного Ленинграда, против парада. Она отказалась получать юбилейную медаль на торжественном собрании, считает это все лицемерием. За пафосом парадов и грохотом победных маршей нет места скорби и истинной памяти» (Ася Бубнова);

В очень многих случаях подчеркивался тот факт, что блокадниками либо участниками битвы за Ленинград являлись родные авторов отклика:

«Кощунство. Подписываюсь как сын блокадника» (Глеб Кукуричкин);

«День скорби, но не маршей. Прабабушка и прадедушка сгинули в первую блокадную зиму (Ira Kraftzoff); 

«Подписываюсь. Бабушка умерла в феврале 1942-го, отдав последнюю корку хлеба своей маленькой дочери, моей маме, которая осталась совсем одна, в ноябре того же года была вывезена по Ладожскому льду куда-то на Волгу». (Ольга Панайотти);

«Две моих бабушки были в блокадном Ленинграде, одна защищала город, была зенитчицей на Балтийском флоте, другая работала в дни блокады на заводе. Обе выжили в то страшное время. Для меня это священная дата, скорбная и тяжёлая!» (Geneviève Romanova);

«Я сын Кузнецова Михаила Федоровича, ст. сержанта, прошедшего войну с августа 1941 по май 1945. Блокада – это скорбь и всеобщее горе, а не бравурные марши» (Виктор Кузнецов);

«Для всех наших семей блокада – это трагедия! И день памяти БЛОКАДНОГО ЛЕНИНГРАДА для нас не парад !!!» (Ирина Чеусова);

«Мои родители, блокадники, перевернулись бы в гробу. Парад в честь блокады. Идиоты!» (Михаил Хрусталев);

«Мой отец, доброволец Народного ополчения с июля 1941 года, погиб 1-го января 1942 года. В блокаду погибли его родители, мои бабушка и дедушка. Я против бряцания современным оружием в скорбные дни памяти о блокаде» (Инна Пасынкова);

«Категорически подписываю. У меня в блокаду умер прадед. Не может быть никаких торжественных маршей в этот день» (Дмитрий Гуров);

Мои дедушка и бабушка умерли от голода блокадной весной 1942 г. Мой дядя погиб, защищая Лужский рубеж. Моя мама 18-летней девочкой пошла на фронт и служила в 42 Армии, штаб которой располагался на Благодатной улице. Мой отец сражался на Волховском фронте. Моя свекровь была военным хирургом и ее госпиталь был в блокированном Ленинграде. Для меня и моей семьи это – день памяти… Тихой памяти, без торжественных маршей» (Марина Шахнович);

«Папа пробыл здесь всю блокаду. В этот день всегда ездил на Пискарёвское кладбище и плакал. Скорбь и память» (Любовь Колесникова);

«Историческая дистанция в 75 лет предполагает объективное знание, научный анализ величайшей гуманитарной катастрофы и выводы, чтобы подобное не повторилось никогда. Причем тут бряцание оружием? Жертвы не названы все поименно, не установлено достоверно их точное количество… Я сын и внук блокадников. Родственники семьи покоятся на блокадных участках Серафимовского кладбища и во Мге» (Анатолий Басыров);

«На Пискаревском кладбище мой прадедушка, Федор Алексеевич, у которого два сына погибли, сражаясь на фронте, одна из дочерей спасла жизни сотни раненым и дошла до Берлина, а другая, дежуря на крышах блокадного Ленинграда, потеряла своих маленьких детей, сама была тяжело контужена… выжила, но оставалась глухой до конца своих дней… Пусть 27 января будет так тихо в городе… чтобы можно было услышать голоса погибших» (Валентина Смирнова);

«Абсолютно верно. Для моей бабушки, пережившей блокаду, всегда важна была только минута молчания в этот день» (Владимир Семенов);

«Из воспоминаний моего деда, А.А. Андреевского: «Трупы умерших сваливали в общую кучу в актовом зале музыкального училища, где в это время располагалась больница. Чтобы по просьбе моей матери найти тело деда, отцу пришлось перетаскать несколько десятков мерзлых трупов. Затем вместе с мамой они на саночках отвезли тело деда на Волховское кладбище, где и похоронили рядом с могилой бабушки, умершей перед войной. Сам я не принимал участия в этом, но знаю, что в то время вырыть могилу можно было только за хлеб, которого выдавали по 125 граммов в день на человека. Похороны деда серьезно подорвали истощенное голодом здоровье отца. Весь декабрь 1941 г. он еще с большим трудом ходил пешком на свой завод. В январе он уже с трудом вставал с кровати, но сохранял при этом ясный разум. Понимая свое положение и пытаясь подкормить меня и маму, он начал говорить, что уже не хочет есть. Похоронен он в братской могиле на Волховском кладбище…» Я не хочу «торжественного марша» 27 января» (Ирина Зайковская);

«Я подписываюсь, потому что моя бабушка пережившая всю блокаду, проводившая моего дедушку на войну, пропавшего без вести, так и не найденного в Синявинских болотах, не хотела праздновать этот день, она тоже молча скорбела…Я за память и финансирование нужных и добрых дел, а не за громкую браваду и показуху…» (Наталия Северова);

«Я против военных парадов в день скорби и памяти жертв блокады, мой отец Бесов Дмитрий Николаевич, 1924 г.р., после первых месяцев блокады был эвакуирован и мобилизован, прошёл всю войну, в семье сохранился его блокадный дневник… а сам он жив и в ясной памяти в свои 94 года» (Ольга Игнатьева);

«День скорби, но не маршей. Прабабушка и прадедушка сгинули в первую блокадную зиму» (Кирилл Кравцов);

«Я подписываю эту петицию потому, что моя мама, блокадница Протопопова Галина Александровна воспринимает этот день как сакральную, но тихую и грустную мистерию избавления от смерти» (Вадим Протопопов);

«Я, «блокадный ребенок», проведший всю блокаду в городе и выживший ценой жизни двух близких, тёти и бабушки, категорически против этого глупого, циничного парада!» (Владислав Солнцев);

«Мой дед погиб за то, чтобы по центру Ленинграда не прошли танки» (Сергей Мыльников);

«Какие парады, когда подход к той части Волковского кладбища (со стороны набережной), где находятся братские могилы погибших в блокаду, представляет собой полностью разрушенную дорогу, как будто война вчера закончилась! Позор! Блокада – трагическая страница истории города и страны. Трагедии не отмечают парадами. Тем более трагедии, авторами которых были в основном свои собственные правители. Моя прабабушка умерла от голода в 42-м. Ей было 54 года. Я вполне могла бы вырасти вместе с ней. Ни мне, ни моей маме-блокадница не нужны. Никакие парады. Лучше обеспечьте последних блокадников лекарствами, кому они необходимы, и медицинским обслуживанием без очередей» (Ольга Молкина);

«Потому что я из семьи блокадников и всё моё детство, когда почти в каждой школе в рекреациях висели плакаты с пионерами-героями и всё, что было связано с ВОВ априори было помпезным, этот день в моей семье был днём скорби и памяти о страшном прошлом в котором была всегда какая-то недосказанность, какие-то воспоминания о которых мне ребёнку не хотели говорить…» (Максим Кручинин);

«Все мои родные по маме погибли в блокаду, дед по папе делал танки, ел столярный клей и еле выжил. Я против бряцания оружием в эту дату» (Людмила Яковлева).

6. Предлагались альтернативные, виктимизированные сценарии проведения мемориальных мероприятий 27 января и сохранения блокадной памяти в целом:

«Предлагаю альтернативное мероприятие – марш Памяти о жителях города Ленинграда (ныне С.-Петербурга), погибших в годы Блокады. Поднять архивы, найти фотографии – пронести всё по улицам города и завершить минутой молчания в память о погибших» (Ольга Фомина);

«Считаю, что бряцание оружием в этот день неуместно. Салют – пожалуйста, ветеранов и блокадников по Невскому провезти, причем всех оставшихся желающих принять в этом участие. Расходы на автобусы вряд ли будут выше чем на бронетехнику» (Евгений Балашов);

«Лучше – рассекретить документы тех лет, дабы всем стало ясно, по чьей вине население не было эвакуировано и почему город не снабжался продовольствием должным образом!» (Кирилл Федулов);

«Я подписываю петицию, потому что память о блокаде – это не парады, а создание мест памяти в СПб и сохранение Музея обороны и блокады Ленинграда на Соляном пер.» (Антонина Никонова);

«Необходим не марш, а минута молчания» (Вера Моряхина);

«Свеча памяти – лучший способ отметить освобождение от блокады» (Дмитрий Аристов);

«Не знаю, что даст моя подпись, ведь они его уже репетируют. Но я думаю, что можно было бы по-другому отметить этот день… Бессмертный полк блокадников был бы уместнее» (Мария Скударнова);

«Потому что большинство членов моей семьи пережили блокаду, считаю, что лучше подумать о здоровье оставшихся в живых и о том, что «музы не молчали», организовать для этих людей концерт, подарить им билеты в театр, на спектакль, на который они не в состоянии купить билеты» (Ирина Реброва);

«Отец мой и дед пережили блокаду Ленинграда. Дань памяти погибших – памятные службы на Пискаревском и других кладбищах были бы более уместны» (Михаил Гоштейн).

Отклики, поддерживавшие идею парада и не одобрявшие содержание петиции, носили единичный характер:

«Я подписываю эту петицию, чтобы вы увидели комментарий. Я против этой петиции. Она антинародная. Для вас и 9 мая день скорби – вы, видимо, хотели все пить баварское пиво. Как, после таких трагедий у нас в стране могут жить такие, ненавидящие свой народ, люди? Стыдно должно быть! Я ПРОТИВ ПЕТИЦИИ! Я ЗА ПАРАД!» (Василий Стукалин)

«Смешно, выглядит как жалоба Гитлеру на войска СС» (Сергей Липин);

«Вообще то следуя логике отрицателей… Нужно и салют в этот день аннулировать…. Перетопчитесь… Параду быть… Никто не лишает права поставить на окно свечу памяти бурлящей общественности… С голосами вообще на сайте не задалось в петиции…» (Николай Матвеев)[158].

Помимо страницы, на которой была расположена петиция, комментарии, критиковавшие её содержание и поддерживавшие решение о проведение парада, появлялись на других страницах Сети. Авторы этих откликов апеллировали «к военной победе и к тому, что люди, выступающие против парада, не любят свою страну», а также отсылали к мемориальной позиции своих родственников–ветеранов и к военно-ритуальным традициям российского государства:

«Николай Смирнов: “Снятие блокады — это прежде всего военная победа и парад более чем уместен. Не стоит пацифизмом и противостоянием с властью доводить ситуацию до абсурда”.

Андрей Краснобаев: “День памяти всё же это 8 сентября. 27 января был праздник для всех — и солдат, и оставшихся жителей. Знаю от деда, который воевал сначала на Ленинградском, потом на Волховском. И всегда был салют. Военный парад — это высшее проявление уважения государства к павшим воинам и живым ветеранам. И возможность мальчишкам-курсантам почувствовать эту связь поколений защитников Отечества. Парад нужен. Это в традициях нашего государства. И это не только советская традиция”»[159].

Дискуссия между противниками и сторонниками проведения парада развернулась не только на сетевых форумах, но и в СМИ:

«Мнения по поводу уместности парада разделились. Одни считают, что День снятия блокады «не что-то похоронное», а «великая радость». Другие убеждены, что лучшей памятью о снятии блокады были бы оказание помощи блокадникам, публикация документов о тех трагических 900 днях, прекращение строительства на местах массовых захоронений ленинградцев, погибших в осажденном городе»[160].

Следует отметить, что сетевые и печатные СМИ, в свою очередь, негласно «разделились» на несколько групп.

Во-первых, на в целом более (ИА «Росбалт», «Город 812», «Новая газета – Санкт-Петербург», «Радио Свобода», «Бумага», «МК в Питере» и др.) или менее («Фонтанка», «Карповка», РБК и др.) выраженно сочувствующие петиции.

Во-вторых, на отчетливо поддерживающие идею парада (ИА REGNUM, «Аргументы и факты» и др.).

В-третьих, на стремившиеся занять «центристскую» позицию («Санкт-Петербургские ведомости», «Комсомольская правда в Санкт-Петербурге» и др.).

Первые активно предоставляли слово экспертам, публичным персонам и просто гражданам, выступавшим с критикой проведения парада, а высказывания его сторонников цитировали в целом реже и зачастую сопровождали скептическими комментариями (см. ниже).

Вторые стремились прежде всего дать слово противникам (не слишком, впрочем, многочисленным, что вынуждало эти СМИ повторять одни и те же высказывания) парада, а позицию его противников сводили в основном к кратким фрагментам из текста петиции.

Третьи (их активность была в целом чуть меньшей) ставили целью сохранять баланс в публикации высказываний представителей обоих дискуссионных полюсов.

В поддержку проведения парада оперативно высказались ряд представителей общественности.

Василий Волобуев

Председатель Санкт-Петербургской общественной организации ветеранов Василий Волобуев, в частности заявил, что на совете по делам ветеранов при губернаторе «было принято коллективное общественное решение, что в честь Ленинградской победы будет проведен парад на Дворцовой площади. Это великий праздник для ленинградцев, а не что-то похоронное! Те, кто требует “отменить праздник, потому что это абсолютно не адекватно скорбному смыслу той памяти”, не понимают самого замысла мероприятия. Какая же это скорбная дата, когда эта была великая радость?! Вы почитайте воспоминания блокадников… Параду в честь великого праздника Ленинградской победы быть!»[161].

Председатель общества «Жители блокадного Ленинграда» Елена Тихомирова не менее решительно поддержала идею парада в «день Ленинградской Победы»:

«День памяти и скорби у нас 22 июня. И второй скорбный день, который мы, блокадники, всегда отмечаем, – 8 сентября. А 27 января будет день Ленинградской Победы. И даже первый салют, который был сделан во время Великой Отечественной войны, дан был в честь этой победы»[162].

Вячеслав Макаров

Однозначно одобрительную в отношении парада позицию занял спикер ЗакСа СПб, лидер городского отделения «Единой России» Вячеслав Макаров, сославшийся на мнение ветеранов и блокадников:

«Я часто с ними встречаюсь, знаю реакцию, никто не возражал, чтобы был парад»[163];

«Парад – глубочайшее признание тем, кто выстоял и победил. Они будут ощущать себя участниками этого парада, даже если им за 90 лет. Может быть, пойдут не только курсанты, офицеры и солдаты, но и люди в форме времён Великой Отечественной войны, одежде блокадной поры. Это имеет мощнейшее психологическое значение. Прежде всего для ветеранов»[164];

«Для чего нужен в этой ситуации парад? Да чтобы помнить, что было такое уникальное явление в мире, как блокада. Я еще раз подчеркну: слово очень короткое, как выстрел. А было явление это, чтобы весь мир это знал, чтобы было это напоминание». (В ответ на это журналист Иннокентий Иванов на своей странице в Facebook отметил, что называть блокаду «уникальным явлением» стыдно)[165].

Игорь Коровин

«Вместо того, чтобы общество думало о будущем, нас постоянно заставляют возвращаться в некое состояние депрессии, – возмущенно прокомментировал петицию с требованием отмены парада экс-депутат ЗакСа, председатель Петербургского отделения Российского военно-исторического общества Игорь Коровин. – Мы и без подобных обращений прекрасно знаем, что в нашей истории случалось много разного, в том числе и ошибки были и какие-то негативные моменты, но сейчас нам необходимо признать нашу историю и жить будущим, а не спорить о прошлом, превращая всё в не заканчивающуюся свару одних с другими».

И далее заявил, что, если пойти навстречу пожеланиям авторов отправленного А. Беглову письма с просьбой не проводить парад, то «следует сдаться натовским войскам»[166].

Ирина Комолова

Экс-депутат ЗакСа, первый секретарь петербургского комитета Объединенной компартии Ирина Комолова также высказалась в поддержку проведения парада:

«Парадом государство выражает высшую степень уважения воинской доблести войск Советской Армии. 27 января всегда считалось Ленинградским Днем Победы. Поэтому в честь воинских подвигов парад вполне уместен. Я категорически не понимаю, когда предлагают вместо парада провести минуту молчания. Должна быть и минута молчания, и мемориальные мероприятия, и возложение цветов, и парад, и салют. Не вижу здесь вообще никаких противоречий. Для моих блокадников — дедушек и бабушек — День Ленинградской Победы был важнее. Для них война, по сути, закончилась 27 января 1944. Я вообще не понимаю, как блокадников может оскорбить внимание государства?! Оскорбляться надо тому, когда вдруг начинают выдумывать за блокадников, что им нужно делать, а что — нет»[167].

Флора Геращенко

В тот же день, 20 ноября, с осуждением петиции против парада выступила жительница Мурманска Флора Геращенко, младенцем (23.10.1940 г.р.[168]) пережившая первую блокадную зиму и эвакуированная по Дороге жизни (получила известность в 2016 г., когда подала в суд на власти Петербурга за установку в том же году памятной доски финскому маршалу Маннергейму[169]). ИА REGNUM пересказало её слова так:

«Полное освобождение Ленинграда от фашистской блокады, которое произошло 27 января 1944 года, сами блокадники и защитники Ленинграда всегда называли “ленинградским днем победы”. Эта победа была достигнута стойкостью и мужеством бойцов Красной Армии и жителей блокадного Ленинграда. Поэтому проведение военного парада в день 75-й годовщины снятия блокады — в День воинской славы России — является абсолютно правильным решением, которое никого не может оскорбить».

При этом «блокадница Флора Геращенко напомнила, что 27 января 1944 года был для жителей Ленинграда не днем скорби, а днем радости, знаменующим прекращение страданий, выпавших на долю города и горожан в годы войны. Именно поэтому в тот великий день в Ленинграде был дан большой артиллерийский салют в честь победоносного наступления войск Ленинградского фронта. Этот салют приветствовали на улицах тысячи ленинградцев. “Никого это не оскорбило”, — подчеркивает собеседница агентства. “Блокадники, их дети, внуки и правнуки живут по всей стране. Для них проведение военного парада 27 января в Петербурге будет приятным событием. Оно означает, что их предков не предают. Это и есть дань памяти”, — сказала Флора Геращенко. <…> “Если убрать парад, то и Ленинград — не город-герой, по этой логике, и Санкт-Петербург не наследник Ленинграда, не имеет к этому никакого отношения”, — рассуждает Геращенко. <…> Флора Геращенко также добавила, что расценивает инициативу об отмене парада как продолжение «наката» на память о Великой Отечественной войне. “Сначала опрос «Дождя» о блокаде, потом доска Маннергейму, теперь вот парад предлагают отменить. Всё хотят принизить”, — возмущена блокадница. <…> негативное мнение о параде не будет поддержано большинством блокадников, уверена Геращенко»[170].

Владимир Яковлев

О своем несогласии с требованием отменить парад в интервью «Фонтанке» заявил первый губернатор СПб (в 1996-2003 гг.) Владимир Яковлев:

«И для страны, и для жителей Ленинграда это огромнейший праздник. Таких праздников у нас не было и нет больше. И если есть возможность сделать в этот день парад, то почему нет? Ветеранов остаётся с нами всё меньше, блокадников тоже. Сейчас уже только дети, внуки ветеранов. Для того чтобы сохранять память о тех, кто в те давние времена воевал, погибал, страдал, но и побеждал, этот парад было бы сделать разумно».

О позиции противников парада экс-губернатор высказался уклончиво: «всем не угодишь». И тут же добавил: «Для большинства, особенно ветеранов и их близких, это будет интересно»[171].

Андрей Сидорчик

22 ноября редактор раздела «Общество» интернет-портала АиФ.ru москвич Андрей Сидорчик (в прошлом – милиционер, заочно окончивший истфак Московского государственного открытого педагогического университета имени М.А. Шолохова[172]) опубликовал пространный публицистический текст, в котором позиция авторов и сторонников петиции против парада была подвергнута жесткой концептуальной критике:

«Идея парада в день 75-летия снятия блокады понравилась не всем. <…> Журналист Даниил Коцюбинский на своей странице в Facebooк опубликовал открытое письмо временно исполняющему обязанности губернатора Санкт-Петербурга Александру Беглову» (далее воспроизводился сокращенный текст открытого письма);

«Письмо Коцюбинского распространили многие СМИ. Начался сбор подписей в поддержку данного обращения, и количество подписантов, как заявлено, превысило 2500 человек. Утверждается, что в настоящее время власти города на Неве “тщательно изучают вопрос с парадом 27 января 2019 года”. Есть варианты с полной отменой парада либо с отказом от прохождения военной техники».

Затем следовал выдержанный в героико-триумфальном духе («…войска 2-й ударной и 42-й армий Ленинградского фронта своими действиями поставили гитлеровскую группировку под угрозу полного окружения. Немцы начали спешный отход, бросая тяжелое вооружение…» и т.п.) детализированный рассказ о действиях Красной армии по снятию блокады в январе 1944 г.

Также приводился рассказ военного корреспондента Павла Лукницкого из книги 1973 г. издания[173] о праздничном салюте 27 января, выдержанный в той же победно-праздничной стилистике, лишенной скорбных интонаций:

«Над Ленинградом далёкая россыпь взлетевших маленьких огоньков… Залпы трёхсот двадцати четырёх орудий катятся из города к нам через тёмные поля, под низким туманным небом, по извилинам заледенелой Невы. Сотни разноцветных ракет, поднявшись в тёмной дали над громадами городских зданий, как экзотические цветы на тонких стеблях, изгибаются и медленно опадают. Мы, незнакомые друг другу солдаты и офицеры, чувствуя себя родными и близкими людьми, несказанно взволнованы этим зрелищем. Стоим, смотрим, молчим, и грудь моя стеснена, — кажется, впервые за всю войну мне хочется плакать. Когда салют кончился, мы прокричали „ура!“, жали друг другу руки, обнимались».

Далее цитировался современный автор – «российский историк Александр Дюков», который «комментируя открытое письмо к врио губернатора, на своей странице в Facebook пишет: “Может, мне кто-нибудь объяснит, почему годовщину снятия блокады — то есть день спасения сотен тысяч ленинградцев, день прекращения их страданий — вдруг хотят обьявить [так – через мягкий знак – в оригинале, – Д.К.] днем скорби? По-моему, 27 января 1944 года если кто и скорбел, то разве что фашисты, не сумевшие реализовать свои человеконенавистнические планы в отношении Ленинграда и его жителей. У всех остальных был праздник. Со слезами на глазах, с памятью о тех, кто не дожил, но праздник. День победы жизни над смертью”».

После этого в главке «Знакомый почерк» А. Сидорчик переходил к собственным рассуждениям об истинных мотивах подписантов:

«…стоит вспомнить, что ежегодно некоторые общественные деятели убеждают нас, что 9 мая — это повод не для праздника, а для скорби. Мол, такие потери понес народ, что и праздновать тут нечего… <…> Господин Коцюбинский, узревший “скорбный смысл” в Дне полного снятия блокады, — человек в высшей степени интересный. Например, фильм “Праздник” его никак не покоробил: во всяком случае, никаких комментариев он на сей счет не давал. Зато еще в июне 2011 года он выступил с инициативой празднования 400-летия Санкт-Петербурга, считая временем его основания 1611 год, когда в устье Охты была заложена шведская крепость Ниеншанц».

И далее, уже в главке «Блокадный Ленинград как инструмент политики» А. Сидорчик заключал:

«Для сторонников определенных политических взглядов любая памятная дата, связанная с успехом нашей страны, — День снятия блокады, День Победы, День космонавтики — как бельмо на глазу. По их разумению, россияне должны исключительно каяться и ужасаться неисчислимым преступлениям своих предков, а также своим собственным. Павшие под Ленинградом советские воины, погибшие в блокаду ленинградцы для них — просто инструмент в политической борьбе. Не будет парада, они найдут другой повод, чтобы призвать соотечественников к скорби, как это происходит на Украине, где сегодня скорбят по Петлюре, Мазепе, Степану Бандере и прочим подобным персонажам»[174].

Баир Ириничев

23 ноября на сайте ИА REGNUM было размещено мнение директора Военно-исторического центра Карельского перешейка, писателя и историка Баира Иринчеева, который «напомнил, что в Ленинграде и Петербурге давно сложился свой календарь памятных дат»:

 

«Наш город — особый. У нас два дня памяти и скорби — 22 июня и 8 сентября. И при этом у нас три Дня Победы: 9 мая, 18 января и 27 января. Мое мнение — 27 января — это Ленинградский День Победы, и парад в День Победы уместен». Историк также «добавил, что не понимает и не разделяет претензий тех, кто сегодня призывает запретить парад 27 января 2019 года на Дворцовой площади. “Мне кажется, это достаточно неуклюжая попытка напомнить о себе и создать скандал”, — считает Иринчеев»[175].

Голоса, с требованием отменить парад, прозвучавшие в СМИ в те же дни, оказались в целом более множественными и разнообразными по нюансам чувств и мыслей.

Продолжил развернуто критиковать идею парада депутат ЗакСа Б. Вишневский:

«27 января — это, конечно, радостная дата. Освобождение Ленинграда от блокады было праздником для жителей города. Но устраивать пышные торжества сегодня по этому поводу абсолютно неуместно. В том числе, я считаю неприличным устраивать военный парад. Блокада — это то, что нужно помнить, о чем нужно максимально распространять информацию. Со стороны государства лучшим способом отметить эту дату было бы прекращение стройки на Фарфоровском кладбище, выделение денег на издание блокадных дневников и забота об оставшихся блокадниках и их семьях. Я бы даже сказал, что нужно не отмечать это дату, а вспоминать и снова переживать память о блокаде. Ведь в нашем городе почти нет семью, которую бы не коснулась блокада — это я говорю, как сын и внук, чьи родители всю блокаду провели в Ленинграде»[176].

Яков Гилинский

В тот же день, 21 ноября идею парада осудил известный петербургский ученый, блокадник, доктор криминологии Яков Гилинский (высказывавшийся на эту тему и в дальнейшем[177]):

«К сожалению, наши власти в последнее время очень озабочены милитаризацией сознания граждан. Проведение военных парадов по поводу тех или иных памятных дат вполне укладывается в этот тренд. <…> Я как житель блокадного Ленинграда (прожил в городе всю блокаду, учился в школе и все прекрасно помню) уверен, что нам нужно, наоборот, всячески пропагандировать мирное, а не военное сознание. И если проводить мероприятия в честь Дня снятия блокады, то это должны быть не военные парады, а, например, вечер памяти»[178].

Против идеи военного парада в ближайшие дни публично высказались и другие блокадники.

Вера Сомина

Вера Сомина, историк петербургской культуры, лично знавшая Ольгу Берггольц:

«Я считаю, что это не парадное дело, не предмет для особой радости и торжества. Дело не только в том, что много людей погибло, но и в том, что столько вины перед погибшими. Очень многого можно было бы избежать. Не время разбираться в этом в День снятия блокады, но сделать это в дальнейшем историки должны обязательно. <…>

Кроме того, не страшно ли вспоминать, как перед Великой Отечественной войной много весело торжествовали и говорили, как все будет лихо, легко на чужой территории — и чем это обернулось? Не было предчувствия беды и было много разговоров о силе, радости упоения в бою. Это вызывает неприятные ассоциации. Об этом даже не хочется думать»[179];

«Я считаю, что лучше просто забыть, чем создать какой-то искаженный образ. Это очень страшно»; «Блокада – это голод, холод и темнота. Я была маленьким ребенком, и мне помнится именно это. И для меня в первую очередь холод – это то, что до сих пор во мне живет. И мне хочется спросить: для чего же мы страдали, если у людей, живущих после нас, не останется ничего подлинного от этого страдания? Я считаю, что для выражения образа блокады лучше всего подходят прекрасные стихи Ольги Берггольц: “И даже тем, кто все хотел бы сгладить, / В зеркальной робкой памяти людей / Не дам забыть, как падал ленинградец / На желтый снег пустынных площадей”. Вот эти пустынные площади, этот падающий от голода человек – как это вяжется с торжеством, с парадом и показным весельем? Не вяжется»[180].

Рогнеда Курт

Рогнеда Курт:

«75 лет со Дня снятия блокады — дата юбилейная и отметить ее более торжественно можно. Но не обязательно, чтобы было столько техники и военных. Я считаю, что должен быть салют, можно провести концерты, торжественные собрания в музее, приурочить к этой дате театральные постановки.

Хочется, чтобы к блокадникам было больше внимания. Чтобы относились с душой, а не просто делали что-то для галочки. Например, мне от администрации каждый год приходят одинаковые открытки, даже дата не указана. Возможно, их купили один раз и забыли об этом. Когда-то военные парады вызывали во мне сопереживание, но в последний раз в День Победы я чувствовала, что идут ряженые, и не было той тоски, боли, чтобы, как поется в песне, “со слезами на глазах”.

Блокадникам сейчас под 80 и 90 лет, мало кто из нас сможет прийти на парад. Лучше бы те деньги, которые на него потратят и на подарки от муниципалитета, добавили нам к пенсии. Правда, я думаю, парад все равно состоится, хотим мы этого или нет. Наше мнение будет умножено на ноль»[181].

Георгий Лернер

Председатель Санкт-Петербургской общественной организации евреев инвалидов — ветеранов войны Георгий Лернер также поставил под сомнение целесообразность проведения парада:

«Парад — это торжественное мероприятие. Я не уверен в его полезности, не понимаю эту идею. Скажем, недавно повторили парад на Красной площади 1941 года. Это мне понятно. А здесь что? Никаких парадов в День снятия блокады раньше не было»[182].

Татьяна Вольтская

Свою собственную, по ее словам, «петицию против парада» создала поэтесса и корреспондент «Радио Свобода» Татьяна Вольтская, опубликовавшая стихотворение «О блокаде и параде»:

«Наши деды пухли и – умирали, / Ваши – пили коньяки, булки жрали / В ледяном гробу Ленинграда, / А теперь вам подавай парады. / На Синявинских болотах, на Невском / Пятачке – эх, надо б выпить, да не с кем! – / Наших дедушек – дорожкою красной / Фрицам под ноги стелили напрасно –
Ваши дедушки в заградотрядах, – / Как теперь вам хорошо на парадах! / Наши, мертвых схоронив, горевали, / Только ваши-то им рот затыкали, /
Сколько умерло – сбивали со счету, / Да кривились, да скрывали зевоту.
В этом городе никто не оплакан – / Так куда вы с вашим флагом и лаком? / Данте бродит в этом холоде лютом – / Так куда вы с вашей кашей-салютом? / Вы, продавшие Победу – по центу / За могилу – под торговые центры / И со свечками стоящие рядом – / Будьте прокляты вы с вашим парадом!»[183].

Лариса Дмитриева

Заслуженная артистка РФ Лариса Дмитриева написала на своей странице в Facebook:

«…помните фильм “Следствие окончено. Забудьте”. Каким он казался страшным. Несправедливость властного решения. Похоже, мы в это вошли по макушку. Ответ Мединского (кто читал) – “Парад отменить невозможно”. – “Деньги потрачены. Забудьте”. мб объявить бойкот… танки идут, музыка гремит… а улицы пусты и безлюдны…»[184].

Подробно обосновали свою позицию и соавторы петиции.

Наталия Соколовская, напомнив о том, что «пробный парад в круглую годовщину полного снятия блокады уже проходил пять лет назад напротив Пискаревского кладбища», жестко заключила:

«И вот сегодня оказывается, что массовики-затейники в погонах хотят снова проводить парад».

По наблюдениям Соколовской, среди блокадников и их потомков преобладала в целом негативная реакция «на вот это предложение помаршировать и покататься на танках и прочей технике по Дворцовой площади».

Отвергнув подмену блокадной памяти «милитаристскими мероприятиями, которые, по сути, не имеют никакого отношения к той героической трагедии, которая имела место здесь в 1941 – 44 гг.», Н. Соколовская критически оценила коммеморативную активность городских властей в День памяти начала Блокады 8 сентября, когда в городе сперва состоялся мотопробег «Ночных волков», а затем «на Марсовом поле из полевых кухонь ели кашу. Да если представить себе, что в Ленинграде зимой 1941-42 гг., да и всего 42-го – а люди продолжали умирать от истощения и в 43-м – в центре города стоит полевая кухня с кашей… Мне кажется, что это – оскорбление памяти людей, которые в мучениях умирали от голода»; «А потом участники этих “празднеств” идут на Дворцовую площадь, а там уже артисты с полуторатонок поют бравурные песни».

Вспомнив строфу О. Берггольц: «Но на асфальте нашем – след кровавый, не вышаркать его, не затоптать» – Соколовская резюмировала: «Так вот, “вышаркать” и “затоптать” – это именно то, что они пытаются сделать этим своим парадом. Дословно»[185];

«В этот день можно дать концерты классической музыки в обеих филармониях, бесплатные, для желающих. И для курсантов, в частности. А то они будут маршировать, а зала, где исполняли в августе 42-го Седьмую симфонию, не видели в глаза»[186].

Григорий Конников:

«Я бы не хотел, чтобы 27 января было именно днем какой-то военной славы. Потому что блокада – это вовсе не о военном героизме. Это о людях, о жертвах. <…> Должна быть память, которую мы наблюдали, к примеру, 8 сентября в Петербурге, когда в разных точках города читали имена погибших во время блокады. Вот это и есть та память, которую хочет видеть Петербург, в частности, хочу видеть я. <…> Праздновать, кричать, запускать салюты ни в день начала войны, ни в день победы, ни в день начала блокады или снятия ее, мне кажется, это кощунственно по отношению к самой катастрофе. Как к войне, так и к блокаде»[187].

Даниил Коцюбинский:

«С моей точки зрения, память о блокаде — это память трагическая, скорбная, а не триумфальная. Многие мои знакомые блокадники говорят, что праздник в эти дни кажется им неуместным, не соответствующим памяти о той боли, которую им довелось пережить. <…> Я уверен, что в эти дни (день начала блокады 8 сентября и день снятия блокады 27 января. — Ред.) надо вспоминать о миллионе горожан, погибших от голода и холода, бомбежек и артобстрелов <…>, о солдатах, загубленных зачастую в бездарных попытках деблокировать город. Только Невский Пятачок унес жизни 200 тысяч человек, которых заставляли под угрозой расстрела за невыполнение приказа форсировать Неву (порой на подручных средствах) и фактически подставляли под прямой артиллерийский огонь немцев. <…> Было очевидно, что в этом месте блокаду не прорвать, но Сталин приказывал пробиваться именно здесь, и потому люди шли и гибли. Точно так же они умирали на Синявинских высотах, где командиры методично гнали их в лобовые атаки. Напомню, что Красной армии удалось деблокировать Ленинград только в начале 1944 года, когда Вермахт уже ослаб по всем фронтам. Считать такой итог кровопролитнейшей битвы за город “триумфальной победой” некорректно, на мой взгляд, даже с чисто военно-исторической точки зрения, не говоря уже о мемориальной…»

«Чтобы было понятно, почему блокадная память должна быть исключительно скорбной, приведу только один пример: 27 января 1945 года — через год после окончания ленинградской блокады — Красная армия освободила Освенцим. Но ведь никому в голову не приходит в честь этого события пройтись военным парадом у ворот Аушвица! В этот день вспоминают в первую очередь о шести миллионах жертвах Холокоста, а не о том, что советские войска решили поставленную перед ними задачу по освобождению концлагеря. Примерно так же должно быть и в случае с блокадой»; «На мой взгляд, 8 сентября можно делать акцент на памяти о жертвах среди мирного населения, а 27 января — на памяти о погибших воинах. Например, 27 января можно проводить общегородскую минуту молчания со звуком метронома, который слышали бы все горожане. А 8 сентября уже родилась традиция чтения имен людей, погибших во время блокады. <…> К сожалению, у нас в эти дни проходят и довольно странные мероприятия. Например, 8 сентября 2018 года на Дворцовой площади устроили праздничный концерт, на котором пели жизнеутверждающие песни и выступали рок-группы. Несколькими годами ранее на подобном концерте какая-то певица кокетливо распевала: “Ах, Андрюша, нам ли быть в печали?” Что это вообще такое? А еще 8 сентября и 27 января люди в пилотках каждый год радостно раздают кашу. То есть, с точки зрения организаторов таких мероприятий, во время блокады в городе стояли полевые кухни и людей кормили? Это же полная фальсификация и глумление над памятью о трагедии! Ритуалы в день начала и снятия блокады должны нести мысль о том, что война — это абсолютное зло, и что власть, которая не бережет жизни своих граждан, тоже заслуживает исторического осуждения»;

«Я отрицательно отношусь ко всему, что связано с профанацией памяти о блокаде. Для спортивных праздников и военных парадов есть свои дни, когда общество радуется и чепчики в воздух бросает, глядя на бравых военных или спортсменов. Смысл памяти о блокаде не в том, чтобы в этот день радоваться жизни, а чтобы вспомнить: жизнь — очень хрупкая вещь, и каждый человек представляет огромную ценность. Заниматься вместо этого решением квестов, дегустацией блокадного хлеба, пробежками — это издевательство. Лучше вообще никакой памяти, чем триумфально-радостная “память” о трагедии. Потому что такая фальшивая память калечит психику людей и делает возможным погружение общества в новую беду. Ведь если трагедия не страшная, если это весело и задорно, то почему бы ее еще раз не повторить?»[188].

Против идеи парада также высказались ряд историков.

Автор книги по истории Битвы за Ленинград Лев Лурье:

«Эти государственные торжества по поводу полного освобождения Ленинграда ничего, кроме отвращения, вызывать не могут. Все эти полевые кухни, танцы — это какие-то народные гуляния на костях. <…> Можно ли себе представить, что таким образом отмечают годовщину катастрофы армянского народа, Холокост, сражение на Сомме? Недавно собрались руководители государств, чтобы почтить память жертв Первой мировой войны. Разве там были парады? Там было возложение венков и слезы»[189].

Историк Блокады доктор исторических наук, проректор Европейского университета в СПб Никита Ломагин:

«Я не сторонник парада, в такой день люди идут на кладбища, ведь вместе с защитниками города погибло более миллиона человек. На мой взгляд, салюта, как это было 75 лет назад, достаточно. Более уместна спокойная, сдержанная питерская интонация»[190].

Младший научный сотрудник Артиллерийского музея Александр Матлин:

«С одной стороны, концептуальная задумка парада ясна — организаторы хотят сделать Ленинградский День Победы. Но насколько это уместно в вопросе блокады? Первые официальные цифры жертв, озвученные в Нюрнберге, были явно заниженным. Историк Соболев в конце 1960-х годов путем анализа вывел цифру более 800 тыс. погибших. Современные исследования указывают на более, чем миллион погибших. Можно ли говорить о праздничном параде в этот день?»[191]

Борис Колоницкий

Профессор факультета истории Европейского университета в Санкт-Петербурге Борис Колоницкий:

«Снятие блокады — это праздник, который нужно отмечать. Привычная форма — салют и огонь на Ростральных колоннах. Может быть, уместны другие варианты. Но это требует большого такта и общественного консенсуса. Я не уверен, что парад соответствует нашему пониманию трагедии блокады и подвига защитников Ленинграда. Иногда чрезмерно активно используется память о Великой Отечественной войне. И это может привести к <…> десакрализации, дать повод для конфликтов. Может, организаторы думают, что результатом будет консолидация общества, но результат обратный»[192].

Людмила Прейман

Известная активистка петербургского «Яблока» Людмила Прейман также предложила иной, скорбный по духу, формат памятного дня:

«Минута тишины с остановкой движения под вой сирены – красивый и мощный знак памяти. А парады эти давно превратились в бутафорию»[193].

Поддержала петицию, хотя и уклонившись от прямого осуждения идеи военного парада, заместитель гендиректора Центра выставочных и музейных проектов Милена Третьякова:

«Я не против любых проектов памяти блокады. Есть разные аудитории, разные запросы. День снятия блокады, согласно списку официальных памятных дат, — день воинской славы. Но я категорически против “карнавала” — когда на улицах появляются ряженые, переодетые в военную форму, на пороге Музея блокады кормят кашей, а коляски камуфлируют под танки»[194].

Анатолий Бернштейн (в центре)

В свою очередь, коллекционер и руководитель выставочного пространства «Ленрезерв» Анатолий Бернштейн занял осторожно-компромиссную позицию:

«Вопрос об уместности военного парада в День полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады зависит от того, кто является целевой аудиторией этого парада и какая техника там будет продемонстрирована. Если это техника времен ВОВ, если все будет проведено качественно, на высоком уровне, то, наверное, это будет интересно для людей. <…>

Вообще проведение подобных мероприятий говорит о том, что сегодня государство поднимает вопрос сохранения исторической памяти о блокаде куда серьезнее, чем в прошлые годы. Эта тема активно обсуждается в обществе, есть разные мнения, разные взгляды, и каждый пытается делать что-то свое. Но если что-то делается, это уже хорошо»[195].

Согласно опросам, проводившимся различными СМИ, большинство петербуржцев высказывались против военного парада на Дворцовой площади:

«Последний опрос на городском телеканале “78” свидетельствует, что 83% голосов подано за то, чтобы парад не проводить, и только 17% поддерживают данную инициативу. То есть ясно, что реакция горожан – возмущенная, реакция блокадников тоже возмущенная, за исключением тех людей, которые имеют какое-то отношение к структурам, связанным с администрацией. Но даже среди них не все высказываются в поддержку парада – есть председательница кронштадтского районного отделения общества блокадников, которая высказалась против. То же самое и в ветеранских организациях – их лидеры высказываются за парад, а если брать голоса ветеранов и блокадников, не связанных с администрацией, то они как раз достаточно отчетливо говорят о том, что считают <…> недопустимым <…>, чтобы память о блокаде была в этот день милитаризована»[196].

Александр Беглов

Столкнувшись с тем, что против парада активно выступают члены блокадных организаций и многие общественные деятели, а также с общероссийской и международной резонансностью возникшего скандала, ВРИО губернатора СПб А.Д. Беглов попытался частично снять с себя политическую ответственность за данную ситуацию. 27 ноября появилась информация о том, что «Смольный не может повлиять на проведение военного парада 27 января 2019 года, посвященного 75-й годовщине со дня полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады. Как сообщили в городской администрации, организацией и проведением мероприятия занимается Минобороны <…> В Смольном подчеркивают, что местные власти не имеют полномочий для отмены парада»[197].

В этот же день сетевое издание 812’ONLINE опубликовало материал с ироничным заголовком: «Журналист Коцюбинский не понимает, кто управляет сейчас Петербургом — Беглов или Минобороны». В этой заметке один из авторов письма к ВРИО губернатора СПб «с требованием ответа — зачем и на каком основании решено провести парад», сообщал о том, что за долгие дни «путешествий по электронным коридорам Смольного и “перерегистраций” письмо <…> так и не обнаружило на рабочем месте <…> А.Д. Беглова», вместо которого ответил начальник отдела рассмотрения обращений по общим вопросам Управления И.В. Рейтер. Правда, «вместо ответа по существу, нас, грубо говоря, отправили на все четыре бюрократические стороны: в комитет по социальной политике, в комитет по культуре, в комитет по молодежной политике… Но основное изумление ждало нас в финале. Как оказалось, решение о проведении военных парадов в Петербурге вообще принимается без согласования с администрацией города. И не просто города, а Субъекта Федерации!». Причем вместо Беглова «выступает некий врио-врио по фамилии Рейтер, утверждающий, что органы исполнительной власти Санкт-Петербурга, оказывается, “не наделены контрольными и надзорными полномочиями” в отношении Минобороны, решившего вдруг прокатиться на танках и самоходках по самому центру города. И вот я думаю – может, <…> и нет никакого Беглова? Может, нами уже давно управляет командование Западного военного округа <…>?»[198]

Пока ВРИО губернатора СПб медлил с ответом по существу требований, предъявленных ему активистами, последние продолжали пытаться развивать информационно-политический натиск на правительство города.

Наталия Соколовская

Так, Н. Соколовская сопроводила риторическим комментарием сообщение одного из Телеграм-каналов:

«Телеграм сообщает: “В Смольном тщательно изучают вопрос с парадом 27 января 2019 года. <…> При этом, 27 января 1944 года в городе просто был салют. В общем и целом, пока нет решения о том, будет парад с участием современных танков и ракетных комплексов. Возможно три варианта развития событий: оставить все как есть, провести более скромное мероприятие с прохождением войск в другом месте и без новой техники, отменить парад”. Меня чрезвычайно радует глагол “изучают”. Да, людям, стоящим в руководстве города, изучать историю Блокады надо, прежде чем принимать решения»[199].

А когда из Комитета по молодежной политике и взаимодействию с общественными организациями Администрации СПб был получен ответ на запрос одной из подписанток, в котором подтверждалось, что работа, связанная с поиском и захоронением останков участников Битвы за Ленинград далека от завершения, незамедлительно последовал сетевой комментарий, отсылавший к теме петиции:

«…содержание этого письма, как представляется, с неопровержимостью подтверждает недопустимость превращения памяти о Блокаде в военизированный праздник. Бывшая линия фронта, окружавшая город, по-прежнему усеяна сотнями тысяч незахороненных солдат, из которых – как следует из текста письма – удаётся похоронить в течение года лишь несколько сотен, а идентифицировать личности – буквально единиц. “Война не окончена, пока не похоронен последний солдат” – есть такая поговорка. Разумеется, это метафора. Но смысл этой метафоры прозрачен: память о войне не может быть праздничной, пока родные тех, кто безвестно и бесследно канул в вечность, по-прежнему не знают, что стало с их близким человеком, где он нашел свой последний приют…»[200].

СМИ, де-факто солидаризировавшиеся с позицией подписантов, в частности, «Новая газета в Санкт-Петербурге», также стремились указать градоначальнику на его ответственность за то, чтобы парад на Дворцовой площади был отменен:

«Идея побряцать оружием в центре города в 75-ю годовщину освобождения Ленинграда от фашистской блокады, на первый взгляд, принадлежит не правительству Петербурга, а самим военным. Спустя неделю после начала споров петербуржцы до сих пор не услышали на этот счет веского слова врио губернатора Александра Беглова, так что позиция Смольного пока остается неизвестной. С другой стороны, танки и бронеавтомобили вряд ли могут приехать к Эрмитажу без согласования с правительством»[201].

Однако постепенно становилось ясно, что, хотя сам А. Беглов окончательного ответа на обращенное к нему требование не дает, Смольный осуществляет активную информационную подготовку для того, чтобы расставить точки над «i», отразив натиск общественности, требовавшей отменить милитаристское шоу в День блокадной памяти 27 января 2019 года.

Александр Говорунов

27 ноября ИА REGNUM опубликовало информацию о возмущенном отклике руководителя администрации губернатора СПб Александр Говорунова, последовавшем в эфире радио «Комсомольская правда». Чиновник заявил, что стремление «некоторых деятелей представить День полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады “днём скорби” и на этом основании отменить военный парад на Дворцовой площади 27 января 2019 года находятся “в одном ряду с попытками переписать историю и принизить роль нашей страны и народа нашего в победе над фашизмом”. <…> Александр Говорунов напомнил, что в день 70-летия снятия блокады военный парад был: он проходил тогда на проспекте Непокоренных у Пискаревского мемориального кладбища и “его организация никак и никем не ставилась под сомнение”. “Для подавляющего количества петербуржцев 27 января — это день нашей ленинградской Победы! Это день триумфа добра над злом. Это праздник, хотя и со слезами на глазах”, — сказал Говорунов, добавив, что сам вырос в семье блокадников и знает, о чем говорит. Он также напомнил, что 27 января — это день воинской славы России, утвержденный на государственном уровне. “Поэтому и парад, и салют будут в честь Великой битвы за Ленинград. Они будут в память о победителях — защитниках Ленинграда”, — подчеркнул вице-губернатор».

При этом чиновник «обратил внимание, что военный парад никак не исключает проведение в этот день и траурных мероприятий, а также традиционной минуты молчания», и заявил «о недопустимости того, “чтобы блокадная тема становилась предметом спекуляций”. “Отдельные личности просто используют ее для поддержания публичного интереса к собственной персоне”, — высказался вице-губернатор в адрес тех, кто инициировал письмо с просьбой “запретить парад”»[202].

30 ноября ИА REGNUM подробно поведало о встрече «представителей организаций блокадников и ветеранов» с вице-губернаторами Санкт-Петербурга Анной Митяниной и Владимиром Кирилловым. Помимо председателя СПб организации ветеранов Василия Волобуева и председателя правления организации «Жители блокадного Ленинграда» Елены Тихомировой, на встрече также присутствовали председатель Комитета блокадников Совета ветеранов Людмила Смирнова, житель блокадного Ленинграда, директор региональной общественной организации открытого общественного театра «Родом из блокады» Людмила Демидова и другие представители общественных организаций ветеранов Великой Отечественной войны и жителей блокадного Ленинграда.

«Как сообщили в Смольном, Владимир Кириллов поинтересовался мнением ветеранов и блокадников о планах проведения военного парада, которые вызвали неоднозначную реакцию в обществе. “Присутствовавшие на встрече ветераны и жители блокадного Ленинграда единодушно поддержали такую инициативу Министерства обороны РФ, отметив, что этот день по праву считают Днем Ленинградской Победы”, — отметили в городском правительстве»[203].

Наконец, 4 декабря стало известно, что в этот день на заседании в Смольном координационного совета по делам ветеранов ВРИО губернатора А.Д. Беглов высказался за проведение парада на Дворцовой площади 27 января 2019 года. Сперва в поддержку парада выступили председатель совета СПб общественной организации ветеранов (пенсионеров, инвалидов) войны, труда, вооруженных сил и правоохранительных органов Василий Волобуев (родился 14 января 1942 года в поселке Вязовик Мценского района Орловской области[204]) и председатель СПб общественной организации «Жители блокадного Ленинграда» Елена Тихомирова (6-7-летней девочкой жила в блокадном городе, сперва с мамой, потом в приемнике-распределителе – мать вскоре умерла – после чего была эвакуирована в октябре 1942-го на Алтай[205]).

«В ответ Александр Беглов высказал общественникам благодарность за поддержку планов властей по проведению военного парада. “75 лет назад город салютовал воинам и жителям за великий подвиг. И лишать сегодня ветеранов праздника мы не имеем права”, — сказал действующий глава города».

Также Беглов сообщил, что «в начале 2019 года ветераны, бывшие несовершеннолетние узники концлагерей, защитники и жители блокадного Ленинграда получат выплату в размере 7 тысяч рублей. По 3 тысячи рублей будет выплачено детям блокады, родившимся до 3 сентября 1945 года. <…> Кроме того, ветераны и блокадники получат памятные знаки “В честь 75-летия полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады”».

Далее ВРИО губернатора рассказал о том, что траурные церемонии решено вынести за рамки юбилейной даты и отделить от собственно праздника:

«На 26 января намечены торжественно-траурные церемонии возложения венков и цветов. 27 января пройдут военный парад на Дворцовой площади, праздничный концерт в БКЗ “Октябрьский”, мультимедийное представление на фасаде арки Главного штаба и салют у стен Петропавловской крепости. В честь праздника будут зажжены факелы на Ростральных колоннах».

И затем «беглой строкой» ИА REGNUM сообщало то том, что, как оно уже упоминало ранее, «группа политических и общественных деятелей Петербурга в открытом письме обратилась к врио губернатора Александру Беглову с предложением не проводить военный парад, называя его неуместным “в День блокадной памяти и скорби”» и что «блокадники, историки и представители ряда политических партий выступили в поддержку проведения парада, поскольку день снятия блокады для жителей и защитников Ленинграда был не “днем скорби”, а праздником победы над врагом»[206].

Авторы петиции сразу же отреагировали на заявление А. Беглова, поставив под сомнение его моральное право оставаться главой города:

«Итак, в Смольном решено безвозвратно. Параду на Дворцовой 27 января 2019 года – быть! Гречневой каше на Итальянской и Садовой – быть! <…> И плевать Беглову на то, что против парада неоднократно высказались многие блокадники, в том числе те, кто пробыл в осаждённом городе все 872 дня. Беглову достаточно мнения председателя совета СПб общественной организации ветеранов (пенсионеров, инвалидов) войны, труда, вооруженных сил и правоохранительных органов Василия Волобуева (1942 г.р.), не имеющего к блокадному Ленинграду вообще никакого отношения.

Также Беглов ссылается на мнение председателя санкт-петербургской общественной организации “Жители блокадного Ленинграда” Елены Тихомировой, пережившей в Ленинграде страшную зиму 1941-42 гг. и затем эвакуированной на Алтай. Мнение блокадницы, конечно же, имеет огромный моральный вес. Но ведь это – точка зрения лишь одной из тех, кому довелось пережить ужас блокады, а отнюдь не мнение всех блокадников. И это даже не мнение всех членов организации “Жители блокадного Ленинграда”. Другие руководители данной организации высказались категорически против превращения памятного блокадного дня в милитаристский марш-бросок по центру города: “А я к параду отношусь отрицательно. Потому что парад – это торжество. А мы, те, кто пережил блокаду, поминаем тех, кто погиб. Это не день победы! Парад в честь какого-то «праздника» здесь не нужен, – заявила глава кронштадтского отделения организации “Жители блокадного Ленинграда” Эмма Лешина. – Лучше всего они бы обратили внимание на тех, кто ещё жив из тех, кто выжил тогда, воевал, защищал нас. Парад – это большие затраты. Зачем власти это делают, у меня нет ни малейшего понятия. Нам не объясняют это. Тем, кто против этой затеи, достучаться до начальства не удастся. Там как задумали, так и сделают. Нас считают отжитым материалом”.

Категорически против военного парада на Дворцовой неоднократно высказывался и профессор Яков Гилинский, пробывший в городе всю Блокаду, “от звонка до звонка”, и одноклассница Тани Савичевой Наталья Соболева, и блокадницы Вера Сомина и Марианна Курилович, и многие другие блокадники, подписавшие Петицию с протестом против проведения 27 января 2019 года военного парада на Дворцовой площади… Соцопросы, проведенные интернет-газетой Фонтанка.ру и телеканалом “78”, дали более чем определённые результаты: “за” парад – от 14% до 38% горожан, “против” – от 86% до более 50% соответственно.

Но Александру Беглову на всё это – плевать. Ему важнее остаться в “патриотическом тренде”, чем услышать голос петербуржцев – не отдельно взятых и приближенных к власти, а всех тех, кем ему доверено “повелевать”. Не знаю, как вы, уважаемые друзья, а лично я для себя тоже решил безвозвратно, – мне такой градоначальник не нужен. И я бы попросил его с вещами на выход. То есть – вон»[207].

На протяжении ближайших дней активисты, подписавшие письмо губернатору и петицию против парада, ждали ответа на письмо депутата ЗакСа Б.Л. Вишневского, посланное лично А.Д. Беглову еще 22.11.2018 г.

11 декабря стало известно, что ответ А. Беглова, датированный 07.12.2018 г., 10.12.2018 г., был получен в канцелярии ЗакСа. В этом ответе подтверждался тот факт, что намеченный парад состоится[208]. В частности, в письме сообщалось, что, согласно разработанному и состоящему из «5 разделов» «Плану проведения в Санкт-Петербурге мероприятий, посвященных 76-й годовщине прорыва блокады Ленинграда и 75-й годовщине полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 годов», и после рассмотрения вопроса о подготовке к празднованию 75-й годовщины освобождения от блокады на заседании Координационного совета по делам ветеранов 05.09.2018 г., где «общественными организациями ветеранов и блокадников было поддержано предложение о проведении 27.01.2019 парада войск Санкт-Петербургского территориального гарнизона Западного военного округа», а также «принимая по внимание положительный отклик жителей и гостей Санкт-Петербурга на проведенный 5 лет назад военный парад, посвященный 70-й годовщине полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады», который собрал более 50 тыс. жителей, проведение парада дополнительно было включено в план»[209].

Повторив далее информацию о проведении траурных мероприятий накануне Дня 27 января 2019 г., в приложении к письму Вишневскому Беглов уточнил, что 26 января на Пискаревском, Серафимовском, Богословском и Смоленском кладбищах, а также «в других местах захоронения защитников и жителей блокадного Ленинграда» пройдут «церемонии возложения венков и цветов» возложат цветы и венки”, а 25 января состоится акция “Свеча памяти”, «посвященная всем погибшим и умершим в годы блокады»[210].

ВРИО губернатора специально подчеркнул тот фат, что, в соответствии со ст. 1 Закона СПб «О праздниках и памятных датах в Санкт-Петербурге», «День полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады – 27 января для Санкт-Петербурга является праздником, а не памятной датой».

И в финале пообещал депутату Вишневскому подумать над частичной уступкой его инициативе: «Ваше предложение о проведении общегородской минуты молчания будет дополнительно проработано отраслевыми комитетами. Вместе с тем представляется возможным объявить минуту молчания 27.01.2019 в 19.00 в рамках проведения акции “Салют над Ленинградом” на Дворцовой площади»[211].

Данная новость была воспринята общественностью как точка в противостоянии власти, с одной стороны, – и общественных активистов, требовавших от А. Беглова отменить парад, с другой. СМИ сопроводили данную информацию повторением описания грядущего парада, которое было обнародовано еще в информации от 16 ноября (число участников, виды техники, которая будет задействована, и т.д.)[212].

Однако напряженность, связанная с ожиданием петербургских юбилейно-мемориальных торжеств, продолжала сохраняться в обществе, что находило свое отражение в Сети и в СМИ, причем не только петербургских, но и центральных.

Так, за полторы недели до дня юбилейных торжеств и накануне годовщины Прорыва блокады, отмечаемого 18 января, на страницах сети «ВКонтакте» петербуржцы активно репостили материал, опубликованный в газете «МК в Питере» 28 ноября 2018 г.: «Почему 27 января нельзя маршировать на Дворцовой и петь веселые песни»[213]. В частности, его разместила на своей странице известная петербургская художница и оппозиционная активистка Е.А. Осипова[214].

Елена Осипова

18 января, в День прорыва Блокады, историк Вячеслав Красиков опубликовал в журнале «Город 812» эмоционально насыщенный текст под заголовком «Парад – как пляска на костях», содержавший воспоминания и впечатления от личных встреч с блокадниками:

«Мои мать и бабушка были блокадницами. Обе рассказывали страшные вещи о лютой голодной зиме. Как мама (в ту пору десятилетняя девочка) лежала на одной кровати с мертвой младшей сестрой, поскольку у бабушки не было сил, чтобы похоронить свою дочь. Как маму и бабушку под обстрелом вывозили по Дороге жизни из города. И обе они считали пережитое ужасной трагедией, а не победой, которую увенчивают парадом…

Мое раннее детство проходило в ленинградском дворе-колодце – в коммуналке, рядом с Нарвскими воротами. Большинство взрослых соседок (мужчин их возраста практически не было – не вернулись с фронта) прекрасно помнили блокаду – можно сказать, что она все еще незримо витала над домом.

Когда в разговоре речь заходила о каком-либо соседнем подъезде, то уточняли – в том, где дядя Вася Колотушкин сидел. А сидел он там мертвый несколько недель. Нес ведро воды, присел отдохнуть и больше не встал.

Когда в другой беседе вспоминали окна подвала, то поясняли – у тех, где Сашка Крутиков разбился. Дежурил на крыше пятиэтажки – готовился тушить зажигалки, но споткнулся и упал вниз. Когда требовалось достать чего-нибудь с чердака, то говорили – в том углу, где Тоська Сапожкова повесилась. А повесилась она, когда похоронку на сына получила…

И так почти каждый день в самых обыденных разговорах пояснения, уточнения, сравнения, за каждым из которых – страшная блокадная история. И в память этого теперь хотят проводить парад… Есть ведь какие-то общепонятные нормы.

Нельзя, например, плясать во время похорон, да и вообще – на кладбище. Вряд ли кому-то придет в голову устраивать праздник с парадом в честь годовщины освобождения узников Освенцима, Бухенвальда или Майданека. Память о человеческих трагедиях отмечается иначе. Обычно минутой молчания.

В узком кругу – среди близких знакомых – можно выпить стопку водки. Зажечь свечу. Помолчать. Помянуть погибших. В тишине – без литавр и победных маршей. Мне странно, что эти простые вещи кому-то непонятны…»[215]

За три дня до 27 января 2019 г. «Московский комсомолец» напомнил читателям о том, что «часть жителей Северной столицы выступила с призывом к властям нынешнего Петербурга отменить» военный парад «как несоответствующий смыслу данной мемориальной даты».

Далее был опубликован фрагмент письма активистов к А. Беглову и сообщалось, что, «Судя по комментариям в Сети, у этого мнения немало сторонников».

После чего цитировались «лишь некоторые их высказывания»:

«Подписываюсь под этим обращением! Моя прабабушка умерла в блокаду, а выжившие чудом родственники хранили скорбную память. В их память не нужно бряцать оружием»;

«Я как дочь блокадного школьника, внучка блокадницы и воина Советской армии, павшего в боях за родной Ленинград, также считаю неуместной всю эту бравурную показуху. Да, блокада была снята. Но какой ценой!!! Город и после войны жил впроголодь, пережившие блокаду уже никогда не смогли восстановить здоровье!.. Лучше бы эти деньги пустили не на парад, а на что-то стоящее — вылечили бы наконец всех детей, которых показывают по ТВ-каналам. А мы, потомки блокадников, всегда будем помнить три эти даты: 8 сентября, 18 января и 27 января. А кому они ничего не говорят, так и парады не помогут…»;

«Праздновать окончание блокады сегодня — нелепо. Бравурные марши и парады были своевременны в военные годы. Лично мне обидно, что о трагедии наших предков говорят и пишут все короче, как бы для протокола, а празднуют и веселятся со все большим размахом».

Затем следовали два отклика в поддержку парада, а также короткое интервью с первым заместителем руководителя Военно-исторического центра Северо-Западного федерального округа Сергеем Мачинским, который также высказывался за парад: «Я считаю, что 27 января — торжественный день, и в моем представлении намеченный военный парад только подчеркнет это торжество». Однако, тот факт, что в подзаголовок материала была вынесена однозначно критическая оценка парада[216], ясно давал понять, какую именно позицию занимает автор текста и редакция данной либеральной газеты.

В свою очередь, точно так же была ясна прямо противоположная позиция государственных медиа, а также СМИ, получающих бюджетное финансирование.

В памятный День прорыва блокады, 18 января 2019 г., смольнинский интернет-канал «ГОРОД+»[217], начал показ цикла бесед: «Блокада. Развенчивая мифы». Целью цикла и, в частности, его первого выпуска объявлялось преодоление разобщения в обществе, рожденного «мифами»: «…история обрастает мифами, которые иногда разобщают нас. Но память о таких событиях нельзя стирать или пятнать. С помощью документов, блокадных дневников и свидетельств очевидцев мы развеем самые распространенные блокадные мифы: стационары “для партийной верхушки”, распределитель продуктов в Елисеевском магазине и ромовые бабы “для своих”…»[218]. В программу, соответственно, были приглашены эксперты, призванные «развенчать» вышеупомянутый, а также иные блокадные «мифы».

Второй выпуск программы, выложенный в Сеть 21 января 2019 г., был непосредственно посвящен ключевой дискуссионной теме:

«Сегодня многие петербуржцы сомневаются, уместно ли проводить парад в день снятия блокады – 27 января. Эту дату предлагают не отмечать, связывая ее не с освобождением города, а с предшествующими ему трагическими событиями. Краевед и экскурсовод Артем Шипунов объяснил, почему, с точки зрения истории, окончание блокады – это праздник, и рассказал, как правильно его отметить. “Чтобы понять, чем является 27 января для нас нынешних, нужно обратиться к событиям в Ленинграде в тот же день в 1944 году. Для этого у нас есть множество достоверных источников: и документальных, и художественных. И в любом из них вы увидите, что день снятия блокады стал для ленинградцев настоящим счастьем после страшных лет и праздновался повсеместно”, – говорит историк»[219].

Крупнейшее государственное информагентство «РИА Новости» в ночь на 27 января 2019 г. опубликовало информацию о намеченных на этот день в Петербурге мемориальных мероприятиях. При этом сообщение о военном параде на Дворцовой площади было вынесено в заголовок как ключевое. О том, что этому событию предшествовали продолжительные дискуссии и протесты, в данной информации не сообщалось[220].

Реакция СМИ и общественности на состоявшийся военный парад на Дворцовой площади

Реакция различных СМИ на прошедший парад в значительной мере зависела от их изначальной позиции по вопросу о правомерности его проведения.

Так, репортаж, опубликованный на РБК и перечислявший прошедшие в Петербурге 27 января 2019 г. мемориальные мероприятия, был озаглавлен подчеркнуто саркастически: «Парад, рэп и списки жертв: как Петербург отметил блокадный юбилей».

Лид материала был составлен таким образом, чтобы подчеркнуть контраст между официальным праздничным сценарием памятного дня – и его скорбным восприятием большинством петербуржцев:

«Официальная часть программы включала в себя военный парад, визит в город президента страны и праздничные концерты. Неофициальная программа была тоже обширной — горожане вывешивали на домах списки погибших ленинградцев и поминали жертв многочисленными снимками в соцсетях».​

Вместо описания парада автор репортажа иерархически перечислил тех, кто находился в этот момент на трибунах, акцентируя таким образом внимание на чиновно-милитаристском формализме происходящего и подчеркнуто поместив главных героев мемориального события – ветеранов и блокадников – в самый конец вип-перечня:

«На трибунах присутствовали председатель Совета федерации Валентина Матвиенко, врио губернатора Петербурга Александр Беглов, спикер городского парламента Вячеслав Макаров, командующий Западным военным округом Александр Журавлев, ветераны, блокадники».

После этого автор статьи напомнил читателям, что далеко не все петербуржцы «с пониманием отнеслись к идее провести парад 27 января. Около 5 тыс. человек подписались под петицией, в которой говорилось, что это мероприятие “абсолютно неадекватно скорбному смыслу той памяти, которую несет в себе мемориальная дата”».

Далее «сталкивались» высказывания блокадника Якова Гилинского («Я как житель блокадного Ленинграда (прожил в городе всю блокаду, учился в школе и все прекрасно помню) уверен, что нам нужно, наоборот, всячески пропагандировать мирное, а не военное сознание. И если проводить мероприятия в честь Дня снятия блокады, то это должны быть не военные парады, а, например, вечер памяти») – и председателя ветеранской организации Василия Волобуева («Это великий праздник для ленинградцев, а не что-то похоронное! Те, кто требует «отменить праздник, потому что это абсолютно не адекватно скорбному смыслу той памяти», не понимают самого замысла мероприятия. Какая же это скорбная дата, когда эта была великая радость?! Вы почитайте воспоминания блокадников…»).

Подчеркнув тот факт, что президент РФ В.В. Путин появился лишь после того, как скандальный парад завершился («Ближе к обеду на праздничных мероприятиях появился президент РФ Владимир Путин»), журналист РБК отметил, что «частью маршрута Путина стало знакомство с обновленной экспозицией объединения “Ленрезерв” — частного музея, созданного петербургским коллекционером, одним из номинантов на Премию РБК Петербург 2018 Анатолием Бернштейном».

Владимир Путин на экспозиции «Ленрезерв» 27 января 2019 г.

Рассказав далее о празднично-концертных мероприятиях, организованных «сверху» и траурных инициативах самих горожан (публикация силами ТСЖ списков погибших жильцов конкретных домов), автор завершал репортаж цитатами известных критиков идеи парада.

Депутат ЗакСа Борис Вишневский в очередной раз подтвердил свою резко критическую позицию:

«Перечитайте “Блокадную книгу” Даниила Гранина и Алеся Адамовича и воспоминания профессора и фронтовика Николая Никулина (ах, как важно, чтобы они были в каждой школьной библиотеке, чтобы их прочел каждый школьник) — и вряд ли после этого возникнут мысли о том, что освобождение от блокады надо отмечать, выводя танки на Дворцовую».

В свою очередь, историк Лев Лурье, несмотря на то, что в ноябре 2018 г. высказывался резко против проведения парада («Эти государственные торжества по поводу полного освобождения Ленинграда ничего, кроме отвращения, вызывать не могут. <…> Недавно собрались руководители государств, чтобы почтить память жертв Первой мировой войны. Разве там были парады? Там было возложение венков и слезы»^[221]), в интервью РБК после того, как парад успешно состоялся, заявил о том, что никогда против него не выступал:

«Я не был против парада, и я считаю экспозицию в музее “Ленрезерв” вполне приемлемой. Но мне показалось, что некоторые мероприятия — гуляние на Итальянской, раздача каши и пение песен — были неуместны. Изображение страдающих во время блокады людей живыми артистами выглядит сюрреалистически и отвратительно»[222].

Сайт «Радио Свобода» опубликовал 28 января большую – около пятидесяти – подборку откликов, в том числе большого числа медийных персон. Эти отклики условно делились на три неравные части.

Около 15 реплик одобряли парад и, в частности, резко осуждали статью немецкой журналистки Зильке Бгательке, подвергавшей критике планы по его проведению.

«Не германским СМИ критиковать нас за то, как именно мы отмечаем 75-летие снятия блокады Ленинграда. Им бы помолчать. Пусть опишут ужасы блокады и бессчётных преступлений германского рейха против нашего народа. Такая критика и неуместна, и безнравственна. Совсем берега потеряли» (Алексей Пушков, член Совета Федерации);

«…когда глупая немка пишет в газету статьи в том смысле “и что с этой блокадой так носятся русские”, или “и зачем им эти шумные парады” – да, мы помирились, но им бы помалкивать, просто помалкивать… С праздником и чудом, дорогие ленинградцы» (Евгений Примаков, журналист);

«Скоро ли немецкая пресса будет указывать израильтянам, как им следует вести себя 9 мая?» (Максим Соколов, журналист);

«Некая дама из немецкой газеты раскритиковала парад по случаю годовщины снятия блокады Ленинграда. На мой взгляд, это бесстыжая и <идиотская> статья по совершенно очевидным причинам: тот редкий случай, когда национальность автора, таки да, играет роль» (Денис Драгунский, филолог, политолог, журналист).

Совсем немного – не более пяти-шести – откликов можно было отнести к категории нейтральных или «равноудаленных»:

«Кому парад, кому салют, а кому горечь утраты. Ну что ж, сколько людей столько мнений. Ведь и блокада была у каждого своя. И пусть каждый отметит этот день так как он считает нужным. Помянем тех, кто лег костьми в суровые годы войны. Вечная им память» (Евгений Балашов).

Подавляющее большинство процитированных в статье комментариев содержали более или менее резкую критику проведенного парада и стремились представить блокадную память как исключительно скорбную:

«Парадом можно почтить память воинов-героев, парад устраивают на день Победы. Мне кажется действительно не очень уместно проводить торжественные мероприятия по такому поводу. Все-таки важно сохранить память об этом страшном событии, память о невинных жертвах. Любые торжественные военные мероприятия по такому поводу мифилогизируют историю. За бряцканьем уже не слышно голосов тех, кто помнит этот ужас. А ведь важно сохранить эту часть нашей истории как величайшее преступление против человека. И здесь более уместны будут траурные акции. Может быть они не такие помпезные, красивые и веселые, зато помогут сохранить ужас и боль того 871 дня. Это вопрос эмоции. Парад вызывает восторг, эйфорию, «можем повторить!». Траурная акция наоборот: «Никогда больше…» Именно поэтому … насколько я знаю, в советское время никогда не проводили парадов в честь блокады Ленинграда. Пережившие войну не поняли бы. Но сейчас живых свидетелей всё меньше, а пафоса всё больше. Как и желания повторить» (Илья Варламов, активист, журналист, блогер);

«Сегодня день памяти жертв Холокоста. А представляете, будь Освенцим не в Польше, а в России – точно ведь устроили бы парад. И возмущались бы еще теми, кому это не нравится» (Василий Максимов);

«27 января 1944 года закончилась страшная блокада Ленинграда. Долгий мучительный блок ада, в котором была в первую очередь виновата советская власть. Только совсем глухие сердцем и крайне циничные люди могут устраивать парады по поводу трагедии» (Ольга Галицкая);

«Какое-то уже просто людоедское отношение к старикам. Идет последний день трехдневной блокадной выставки «Ленрезерва»… Сегодня туда приехал Путин. И на несколько часов вход закрыли. Люди, в том числе блокадники, стояли на морозе, отчаявшись, уезжали. Мой знакомый пишет, что приехали в полдень, вход был закрыт минимум до трех. Пришлось с бабушкой-блокадницей пережидать в кафе. Вы, на минуточку, вспомните, сколько блокадникам лет. Омерзение у меня ко всему этому. Одно лишь омерзение» (Анастасия Миронова);

«Говорят, что артист Олег Басилашвили предложил вместо празднований прочесть на Дворцовой площади имена погибших и провести поминальные службы, а депутат Борис Вишневский обратился к нынешнему губернатору отказаться от парада, а вместо этого провести общегородскую минуту молчания. Именно так, минутой молчания, у нас в Израиле весной отмечают День Катастрофы и День поминовения павших в войнах за независимость Израиля, когда вся страна замирает на мгновение и люди встают в скорбном молчании. И в эти дни во всех школах зачитываются имена выпускников, павших в борьбе с террором» (Леонид Невзлин);

«…вспоминаю писателя Георгия Михайловича Калинина. Худой, белобородый, синеглазый. Он мало кому известен. “Тогда бухнула на чашку весов моей жизни столь тяжелая гирька, что прошедшие десятилетия не смогли дать ничего такого, чтобы её перевесить. Одним словом, я — человек блокадный”… Он говорил и записывал простую и страшную правду. Умирали знакомые и родные, целыми семьями. Мать бывала дома несколько раз в неделю, потому что работала на заводе сутками. Мальчишка постарше украл карточки. Юра бросился на этого соседа, от которого пахло ворованным хлебом, и двое барахтались, сцепившись, как жуткие карлики. А ещё в дом ворвался обезумевший людоед-прохожий и чудом удалось спастись. А ещё добрые старушки на улице прощальными голосами попросили спичек, и он, голодный, злобно их отшил, и свою грубость вспоминал всю жизнь со стыдом. А ещё он навсегда запомнил, как маленькая девочка заиндевелыми губами просит безнадёжно одно: “Хлебушка!”…» (Сергей Шаргунов, главный редактор журнала «Юность», депутат Госдумы);

«Германское правительство выделило €12 млн на модернизацию больницы для ветеранов войны в Петербурге. – Российское правительство выделило $35 млн на торжественный парад на Красной площади посвященный Дню Победы» (Независимый взгляд)[223].

То же СМИ 29 января опубликовало развернутые критические комментарии историков и общественных активистов в адрес состоявшегося празднично-военизированного действа. Как название материала – «Пляски на блокаде», так и лид материала не оставляли сомнения в резко критической по отношению к прошедшему мероприятию авторской и редакционной позиции. Особое внимание обращалось на тот факт, что президент Путин уклонился от присутствия на параде:

«Масштабный военный парад 27 января провели на Дворцовой площади, но без Владимира Путина. К визиту президента на Итальянской улице построили “историческую реконструкцию”: была сооружена “Улица жизни” с ряжеными в форму краснощекими девицами и фланирующими взад-вперед на фоне военных грузовиков и “ежей” мужичками в псевдовоенных полушубках – этакое “народное гулянье”. Воспроизвести реалии блокадной зимы 1941-42 годов, с телами умерших в сугробах и черным от гари снегом, ушлые реконструкторы, освоившие бюджет, не рискнули. Зачем власть парадно и гламурно отметила блокадный юбилей? Что происходит с исторической памятью?»

Далее участники круглого стола предлагали свои версии объяснения мотивов проведения парада.

Борис Соколов

Историк и публицист Борис Соколов:

«Мое впечатление, что здесь, конечно, главную роль играет то, что Петербург, Ленинград – это родной город нашего президента. Наверное, это в данном случае главное обстоятельство, которое придало торжествам такую публичность и размах».

Татьяна Вольтская

Поэт и журналист Татьяна Вольтская:

«Парад все-таки – это дело помпезное, дело веселое, это показать силу свою прежде всего. Чиновники просто давили, мне кажется, здесь даже не в Путине дело, потому что я думаю, что Путин, наверное, должен что-то чувствовать и должен понимать, что такое блокада, потому что его родственники ее испытали. Но просто вся эта чиновничья машина, которая сейчас направлена на формирование ура-патриотизма, на милитаризацию всего и вся, она уже катится, этот вал просто не остановить».

При этом Вольтская положительно оценила некоторые элементы проведенных торжеств:

«Я была с младшим сыном на «Улице жизни», справедливости ради надо сказать, что там есть один объект, который нам понравился, – это вдоль Дома радио идут такие баннеры с фотографиями, коллажи современной улицы и в нее как бы вмонтирована фотография блокадного времени. Это очень сильное впечатление производит».

Максим Резник

Депутат ЗакСа Максим Резник:

«…я абсолютно убежден, что люди, которые принимают сегодня решения, они дремучие. Они не плохие, они просто не понимают, что они делают, что предлагают. Люди совершенно оторванные от той реальности, о которой сейчас говорила Татьяна. Это просто дремучие люди – это результат отрицательной селекции, когда интеллект вообще не был востребован при продвижении по карьерной лестнице все последние годы». 

Историк Даниил Коцюбинский:

«…я <…> не очень согласен с высказанным тезисом о том, что в основе такой бесчеловечной, антигуманной версии памяти о войне, которую демонстрируют российские чиновники, российское руководство, лежит их дремучесть. Не в этом дело, <…> а как раз в очень четком понимании того факта, что <…> вся идеология современного российского государства <…> зиждется на фундаменте героизированной и мифологизированной памяти о Второй мировой войне, которую у нас в стране по-прежнему называют Великой Отечественной, чтобы замолчать тот факт, что первые два года Советский Союз находился де-факто на стороне Гитлера»;

«Лживая героизированная память о войне мобилизует общество <…> на иррациональную лояльность действующей <…> власти авторитарной, потому что именно такая власть нуждается в героическом нарративе в первую очередь». В отличие «от Германии, которая полностью дистанцировалась и политически, и институционально, и идеологически от Третьего рейха» и для которой «скорбный, трагический концепт памяти о войне, о Холокосте, о своей вине в этой войне, он естественен, он не разрушает Германию изнутри», современная Россия, «как на костылях, держится за эти скрепы советские»: «…не пожертвовали ни 23 февраля, ни гимном, <…> ни Днем чекиста, ни всеми остальными праздниками советскими. <…> триумфально-героическая память о Советском Союзе – это основа лояльности общества власти. Поэтому как же здесь можно допустить хотя бы начало честного скорбного дискурса о преступлениях советской власти, правопреемниками которой являются и де-факто, и такими себя называют нынешние правители»;

«Когда здесь говорилось о том, что Путин якобы должен что-то чувствовать, что память о блокаде должна быть не героической, а скорбной, я с этим абсолютно не согласен. Я думаю, он изначально и был инициатором того, что в Петербурге прошел парад на Дворцовой площади, он бы принимал этот парад. Если бы не раздалось такое количество голосов против <…>. А так получилось, что в последний момент, Путин человек с довольно развитой интуицией, он почувствовал, что лучше не светиться, потому что слишком много было сказано горьких слов по поводу этой инициативы в первую очередь со стороны блокадников, а в конце концов даже на Западе стали появляться публикации, которым сложно что-то возразить <…>. Российская власть «будет сопротивляться скорбной и трагической памяти о Второй мировой войне и блокаде, в частности, до тех пор, пока нынешняя власть существует»;

«По сути дела, идет мемориальная война, она началась еще при советской власти, потому что живая память о войне всегда была, но только она была на уровне семейных преданий, частных разговоров, в период перестройки она стала прорываться в публичное пространство. Кстати сказать, <…> Советский Союз и зашатался, в том числе и потому, что власть допустила возможность критики себя в прошлом. Вот какой урок вынесли нынешние правители: нельзя допускать возможности критиковать сталинизм. Потому что как только ты начинаешь критиковать сталинизм, тут же один шаг до критики ныне существующей военно-полицейской машины и всей государственности в целом». «Я почти уверен в том, что в конечном итоге общество победит. Это значит, что <…> произойдет рано или поздно демонтаж на базе нового мемориального дискурса о войне, блокаде, репрессиях и вообще всех преступлениях эпохи ленинизма-сталинизма <…> российского государства в целом. Именно поэтому такое сильное значение придают сегодня <…> этим мемориальным датам и их формам российские власти».

Сойдясь на том, что День 27 января должен отмечаться как память о трагедии, а не о триумфе, участники обсуждения не совпали в определении степени викитимизированности этого мемориального топоса.

Были высказаны, в частности, мнения об однозначно виктимизированной версии памяти о Блокаде, в рамках которой жертвами трагедии оказывались не только мирные жители, но даже военные:

«…это должен был быть день скорби, день памяти. Если бы зажгли свечи где-то, колокола мемориальные. <…> если брать саму битву за Ленинград, она же была вполне провальная для Красной армии. По моим оценкам, военнослужащих погибло в битве за Ленинград советских больше миллиона, немцев порядка 70 тысяч. Это же говорит о чем-то» (Б. Соколов);

«Главным аргументом сторонников героических форм воспоминаний о блокаде 27 января является то, что в этот день была совершена победа, тогда люди действительно плакали, обнимались от счастья, радовались, мы должны эту радость тоже помнить. Я хочу в этой связи привести цитату из дневника Ольги Фрейденберг <…>. Она прожила всю блокаду в городе, она свою послевоенную жизнь оценивала как “второе рождение мертвецом в мир”. Так до конца <…>, до 1955 года, когда она умерла, она <…> и не ожила, потому что она впустила в себя весь этот ужас, этот ужас продолжал ее изнутри разрушать, хотя она в итоге сохранила все же себя. Вот о чем надо помнить.

Не случайно мистическим образом 27 января одновременно является днем памяти о жертвах Холокоста. Это сопоставимые трагедии. Никому не приходит в голову устраивать военный парад перед Аушвицем или перед воротами Бухенвальда в память о том, что эти лагеря были в конце концов освобождены. В этот день вспоминают в первую очередь о трагедии жертв, которые погибли, и о трагедии людей, которые тоже были жертвами, которым посчастливилось выжить, но которые все равно на всю оставшуюся жизнь остались травмированными и передали эту травму своим детям и внукам. Вот об этой коллективной травме необходимо вспоминать исключительно скорбно» (Д. Коцюбинский).

Ирина Щербакова

В то же время по мнению историка, руководителя молодежных и образовательных программ Международного Мемориала, координатора проектов по устной истории Ирины Щербаковой, память о Блокаде должна быть более сложной, чем предельно виктимизированная память о Холокосте:

«…термин Холокост надо употреблять осторожнее. Достаточно это была страшная трагедия. Не нужно этих сравнений, я считаю, они совершенно неуместны. <…> Конечно, страшная травма, голод вообще ужасная вещь, о нем очень трудно рассказывать, его очень трудно описывать, он невероятно физиологичен. Но я бы сказала, что люди устроены очень сложно, было самое страшное, и при этом жизнь продолжалась. Город каким-то образом все равно держался, иначе бы просто все бы там полегли, какие-то структуры тоже работали в этом городе. Поэтому картина общая должна быть очень сложная»[224].

Таким образом, в данном обсуждении обозначилось расхождение между двумя версиями виктимизированной блокадной памяти: абсолютной, исключающей героические коннотации, и более сложной, интегрирующей в общий скорбный мемориальный нарратив героические элементы.

На противоположном медийном полюсе также наблюдалась незамедлительная и развернуая реакция на прошедший парад и вызванные им дискуссии.

Историк Никита Ломагин, выступавший ранее с критикой идеи парада[225], принял участие в качестве эксперта в вышедшем на смольнинском интернет-канале «ГОРОД+» по горячим следам праздничных мероприятий выпуске программы «Блокада. Развенчивая мифы» от 29 января 2019 г. Данный выпуск был посвящен одной из самых трагических страниц истории ленинградской Блокады – теме блокадного каннибализма, являвшейся одним из важных аргументов противников парада на Дворцовой и иных театрализовано-праздничных мероприятий.

Отвечая ведущему программы Павлу Желтову, заявившему со скептической усмешкой о том, что «сейчас ряд персонажей сильно преувеличивает эту ситуацию», Н. Ломагин, ссылаясь на официальные цифры арестованных по обвинениям такого рода, подчеркнул, что «в Ленинграде этот вид преступления – хотя о нем писали в дневниках, о нем знали, люди думали о своих близких прежде всего о детях – тем не менее, это был маргинальный вид преступления»^[226];

«Если предположить, а предположить придется, что учтены были не все случаи [блокадного каннибализма], то есть, проще говоря, пойманы не все виноватые, то <…> Получившееся число все равно даже примерно не дотягивает до того, что пытаются раздуть из этого вопроса некоторые личности»;

«Хотя эти случаи, к сожалению, существовали, и о них писали в дневниках, и люди беспокоились о своих близких, но это все же был редкий и маргинальный вид преступления»;

«…подавляющее большинство выживших ленинградцев прошли через кошмарный период с честью, оставшись людьми и всеми силами защищая своих близких. А исключения – сошедшие с ума и потерявшие надежду – существовали в любой непростой исторический период и в любой стране»;

«Откуда же тогда взялось столько споров и обсуждений вокруг ленинградского каннибализма? <…> это обстоятельство связано с простыми сплетнями, свойственными всем людям, особенно в тяжелые времена. В блокадных дневниках, которые дошли до наших дней, факт каннибализма упоминается мельком, как свидетельство того, что голод свирепствует. Многие боялись отпускать детей на улицу, лишь однажды, краем уха услышав про людоедство. В июле 1942 года правительство Ленинграда издало указ о наказании за распространение ложных слухов, которые вызывают тревогу среди населения. За такие неподтвержденные сплетни полагалось три года тюрьмы. После этого указа разговоры о каннибализме сошли на нет»;

«Муссирование каннибализма как главного средства выживания в Ленинграде неправомерно и противоречит историческим реалиям. Размах этого вида преступлений был минимальным. Это феномен только первой, самой страшной блокадной зимы, который сошел на нет, как только снабжение города стабилизировалось»[227].

При этом сам Н. Ломагин не уточнил, какая из причин того, что слухи о каннибализме сошли на нет именно летом 1942 г. явилась главной: издание указа о запрете распространения «ложных слухов» или то, что снабжение города стабилизировалось.

Также Н. Ломагин высказался против обвинений руководства блокадного города в том, что оно жило в совершенно иной продовольственной реальности, нежели подавляющее большинство горожан:

«Давайте начистоту: может голодная власть эффективно решать сложные задачи? На мой взгляд, нет. Были ли в обеспечении Жданова, партийной верхушки излишества? Тоже нет. Есть материалы бюро горкома по “пресечению попыток спекуляции продовольствием”, к которым имели доступ сотрудники Смольного. Таких безжалостно выгоняли из партии и судили»;

«Конечно, иерархия потребления сохранялась. Номенклатура получала литерное питание, работали и спецраспределители. Один из них находился в Елисеевском гастрономе. В документах Продовольственной комиссии Военного совета Ленфронта он именовался “Гастроном”, иногда “Гастроном № 1”. К спецмагазину прикреплялись крупные учёные, деятели искусства и члены их семей. Но эти люди, повторю, не жировали»[228];

Платон Беседин

Севастопольский публицист Платон Беседин опубликовал на ИА REGNUM пространный материал, в котором задался вопросом: «Блокада после Блокады: почему мы страшимся своих побед?» Ответом на этот вопрос стала резко контрастирующая с дискуссионной стилистикой петербургских медиа (независимо от их идейной направленности) серия риторических восклицаний, насыщенных просторечно-пейоративными эпитетами и прямыми обвинениями в предательстве и возможной продажности, адресованными противникам парада:

«О Блокаде Ленинграда вновь спорили. И вновь гадко. Втюхивали то, чего постесняться стоило бы. Если, конечно, не за деньги. Впрочем, и это не оправдание».

Далее автор приписывал противникам парада аргументацию, которую они, выступая против праздничной концепции блокадной памяти, в реальности не использовали:

«Но вот если от полноты чувств, от веры в глупость повторять снова и снова, что окончание Блокады Ленинграда — не праздник, отмечать его никак нельзя и, главное, надо было сдать город — то это как вообще? Кажется вдвойне диким, потому что аргументация, использующаяся для подобной мерзости — нулевая, абсурдная. Нужно было сдать город, чтобы сохранить жизни? Тогда вопрос — кому сдать? Нацистам? Это они бы жизни сохранили?»;

«…все те, кто говорит, что Блокада Ленинграда — это только скорбь, и город надо было сдать — либо глупцы, либо предатели. Не знаю даже, что хуже. Заявляя подобное, они плюют в могилы и выживших, и ушедших. Обесценивают их подвиг и преуменьшают их страдания. Стыдно, что происходит это в стране-победителе»;

«Мы выиграли Великую Отечественную войну, отдав 27 миллионов жизней, но спустя 46 лет потерпели фиаско, крах. И дело тут не только в утрате единого государства, но главное — в потере самоидентификации».

Позиция и аргументы самого П. Беседина выглядели так:

«…нам говорят: нельзя праздновать, это кощунство, это неправильно. Праздновать можно и нужно. По одной простой причине — в память о тех, кто ушёл, и о тех, кто выжил. Многие погибли, как и на всей Великой Отечественной войне. Но ведь были и те, кто выстоял, победил, разбил врага. Так почему нужно забыть о них? Чем стало для этих людей окончание Блокады? Скорбью? Печалью? Или они, наконец, высвободились из ада?»

Правда, далее автор фактически все же ставил под сомнение сугубо праздничную концепцию блокадно-мемориальных мероприятий:

«Важнее же дискутировать не о том, стоит ли праздновать окончание Блокады, а о том, как праздновать. Если пышно, победоносно, это более чем неуместно. А вот если с уважением, со слезами на глазах, с пониманием, а не так чтоб ленточки в грязь, то это — правильный вариант»;

«…принимать полноту истории, конечно, надо, но удивительным образом одни из нас концентрируются на грохочущем победном марше, а другие — на тотальном упадничестве, что, на самом деле, одинаково деструктивно. Впрочем, надеюсь, шанс выправить смысловой крен ещё есть»[229].

Как можно заметить, несмотря на заостренно полемическую и даже конфликтную интонацию, выбранную автором данной статьи, делая основной акцент на памяти о победе, он в то же время стремился учесть трагическую компоненту блокадной памяти, исключающую «пышную победоносность» мемориальных мероприятий.

Традиционно позиционировавший себя как патриот-государственник Александр Розенбуам 28 января 2019 года опубликовал в Инстаграме пост, сопроводив его видео с песней, посвященной теме блокадного голода, и текстом, подвергавшим проведенный парад критике с позицией приоритета скорбно-гуманистических, а не милитаристско-триумфальных воспоминаний о Блокаде, но при этом включавших также военно-героический компонент:

«Праздник в этот день был лишь однажды. В 1944 году. Мне об этом много рассказывала бабушка, пережившая эти 900 дней. Все остальные годовщины – это Память… Об умерших и погибших. Все разговоры на тему неуместности отмечания этой даты для меня – оскорбительны. Память вечна. Уморённые голодом, как и погибшие за то, чтобы все это прекратилось – требуют ежегодной минуты молчания и скорбного воспоминания. Как неприемлемы чрезмерные празднования и парады. Мёртвые бы этого не одобрили. Уверен. Вечная память умершим от голода, холода и ран. Погибшим от вражеских пуль и снарядов. Раздавленным рухнувшими домами. Честь и Слава тем, кто вырвал Ленинград из лап недочеловеков, которые перепутали себя с людьми»[230].

Развитие блокадно-мемориальной дискуссии в последующий период

Как было показано выше, уже в самые первые дни, последовавшие за проведением парада, в сакрифицированном блокадно-мемориальном нарративе с одной стороны и в виктимизированном с другой стали заметны тенденции к взаимному соприкосновению и частичной интеграции.

В то же время на протяжении 2019 года в преддверии военных и блокадных мемориальных дат, отмечаемых федеральными и городскими властями в героико-триумфальном ключе, противники празднично-сакрифицированного блокадного нарратива выступали в СМИ, подчеркивая неприятие исторической политики, нацеленной на триумфальную героизацию блокадной памяти.

Так, в материале за 9 мая 2019 г. день 27 января характеризовался как «абсолютно скорбный день», который необходимо отмечать «Минутой молчания. Или свечой в окне. <…> А парад и “блокадная улица” с улыбающимися и раздающими кашу девушками в пилотках превращают трагедию в народное гуляние».

Вновь подчеркивалось, что «блокада Ленинграда — вторая после Холокоста гуманитарная катастрофа Второй мировой войны». Что это «был фактически геноцид ленинградцев, павших жертвой бесчеловечности сразу двух тоталитарных систем, которые совершенно бездушно отнеслись к людям, оставшимся без помощи и надежды на спасение».

«С одной стороны были нацисты, сознательно блокировавшие город и рассчитывавшие, что его жители должны умереть голодной смертью. С другой — советское руководство, наплевательски относившееся ко всем, кто, с его точки зрения, не представлял ценности для ведения войны и прочих властных нужд. <…> люди, лишенные возможности работать, получили от власти клеймо “иждивенцев”. В Ленинграде это, по сути, ничем не отличалось от еврейской желтой звезды, ибо означало гарантированную мучительную смерть. Таких людей де-факто не кормили и не эвакуировали на протяжении нескольких месяцев»;

«Власти начали массово вывозить иждивенцев только в конце января, когда город заполнился трупами. Причем многие из тех, кто покинул Ленинград (от 100 до 300 тыс.), умерли в ходе эвакуации и позднее, от последствий дистрофии. Поэтому ленинградский холокост — важнейший обвинительный вердикт по отношению к тоталитаризму как таковому. Не только к нацизму, но и к коммунизму, который точно так же относился к людям как к расходному материалу».

При этом особо акцентировался также тот факт, что жесткая поляризация мемориальных подходов к памяти о войне и блокаде, превратившаяся по сути в «войну», была вызвана, в первую очередь, действиями власти. А именно, тем, что современная историческая политика по сути полностью игнорировала трагические компоненты памяти, чего не наблюдалось даже «при <…> советской власти, когда еще были живы миллионы людей, прошедших через военные годы. Хотя официальный формат, без сомнения, также носил героический характер, было довольно большое пространство для памяти о невольных жертвах войны — на уровне семейных воспоминаний, частных бесед и даже некоторых произведений культуры. И характерно, что именно ленинградская “Блокадная книга” Гранина и Адамовича “застолбила” место для скорбной памяти о войне в целом. Некий компромиссный афоризм был сформулирован в песне “День победы” — “праздник со слезами на глазах”. Неслучайно именно она стала самой популярной. Но сейчас даже этот советский подход выхолощен. Память разошлась по двум совершенно непересекающимся направлениям. Скорбная память существует, но не поддерживается “сверху”. Ей, в свою очередь, противостоит официозный героико-патриотический, праздничный формат. По сути, идет “война двух вариантов памяти о войне”» [231].

В тексте, опубликованном в памятный День начала Блокады 8 сентября 2019 г., констатировалось, что «чем дальше, тем больше столкновение <…> двух диаметрально противоположных видов памяти о Блокаде – казённо-триумфального, с одной стороны, и скорбно-человеческого, с другой – становится всё заметнее и всё невыносимее. Дело в том, что живая, находящая истинный отклик в сердцах петербуржцев память о Блокаде может быть только трагичной. В ней нет места бравурным песням и фанфарам».

Вновь упоминалось об ответственности «тех, в чьей власти было спасти население города, но кто своим преступным небрежением обрёк миллион горожан на верную смерти».

«Фальшивая память о трагедии, – резюмировалось в статье, – хуже забвения, поскольку моментально превращается из переживания, необходимого обществу для исцеления – в грязный инструмент “исторической политики”, который власть использует в своих низменных корыстных целях. В частности, в целях прославления своих исторических предшественников – сталинских назначенцев, а через них – и себя, кремлевских назначенцев нынешней генерации»[232].

В тот же день, 8 сентября 2019 г. в Музее политической истории России открылась выставка «Люди хотят знать» – «к 40-летию издания “Блокадной книги” Алеся Адамовича и Даниила Гранина, 75-летию снятия блокады и 100-летию Даниила Гранина».

Экспонат выставки. Дверь коммунальной квартиры

Посвященный ей материал Т. Вольтской, опубликованный на одной из региональных страниц «Радио Свобода», был выдержан в подчеркнуто скорбной тональности:

«Когда “Блокадная книга” была готова, писатель Даниил Гранин назвал ее “эпопеей страданий человеческих”».

В беседе с журналистом автор идеи выставки и ее куратор писательница Н. Соколовская рассказала о наиболее болезненных и трагических аспектах блокадной памяти, представленных на выставке:

— истинном числе жертв: «Цифра Ивана Андриенко – около 900 000 человек, да и маршал Жуков говорил о миллионе погибших. <…> Официальная цифра чудовищно занижена…»;

— отсутствии по сей день полного мартиролога погибших от голода: «Подумать только – ведь в списке даже нет имени Юры Рябинкина, автора знаменитого блокадного дневника, в нем нет его матери! А всё просто: она вывезла дочь в эвакуацию, а сама умерла на вокзале в Вологде, и ее уже нет в списках, и таких людей десятки тысяч»;

— белых пятнах искусственно табуированной блокадной истории: «Все дневники говорят о том, как в городе собирались трупы – в квартирах, в подвалах, на чердаках – эти неучтенные тела везли на кладбища и просто сбрасывали во рвы. И это – часть правды, о которой молчали, и вынужденное молчание, ложь, сокрытие фактов мучило людей десятилетиями».

Абсолютно скорбный, трагический акцент, который делала открывшаяся выставка на памяти о Блокаде, напрямую увязывался деятелями культуры, присутствовавшими на открытии экспозиции, со стремлением власти, посредством агрессивной исторической политики, навязать обществу триумфально-героический блокадный нарратив:

«Есть на выставке и фотографии ромовых баб, пекшихся в блокадном городе – те самые, из-за которых министр культуры Мединский нападал на Даниила Гранина в последние годы его жизни, обвиняя уже почти столетнего писателя во лжи» (Наталия Соколовская);

«…опять вместо созидания куча людей занимается сокрытием правды. Это самое горькое. Да, правда найдет дорогу – но уже в усеченном в виде» (Елена Чижова, автор книги о Блокаде – «Город, написанный по памяти»);

«Это вина [что “Блокадной книги” нет в школьных библиотеках и книжных магазинах, – Д.К.] руководства, администрации города, губернатора, вина Министерства культуры, в ведении которого находится эта, скажем так, благородная часть идеологии. <…> Путь этой книги к читателю начался давно, ее никогда не поддерживало правительство города, Министерство культуры, вы знаете отношение Мединского к Гранину и к этой теме. Переписывать историю, создавать из нее неясный и непонятный клубок, которым можно бить по голове – глупость и преступление, грязная политическая борьба. Политическая повестка дня сегодня вообще очень острая и тяжелая, всякая работа с молодежью наказуема и преследуема, и вообще у нас давно не было такой плохой, скверной, грязной политической ситуации» (Александр Сокуров, режиссер)[233].

В то же время, по мере того, как острые медийные и сетевые дискуссии, вызванные подготовкой и проведением 27 января 2019 г. парада на Дворцовой площади, уходили в прошлое, в недрах виктимизированного блокадного нарратива все более заметной становилась тенденция к интеграции скорбной канвы блокадной памяти – с элементами трагической героики, альтернативной триумфально-героическому мемориальному концепту.

Смысл героической компоненты в структуре виктимизированной памяти о Блокаде заключался в акцентировании внимания на том нравственно-гуманистическом сопротивлении бесчеловечному вызову блокадной повседневности, которое присутствовало в поведении многих блокадников – даже тех из них, кто был обречен и кто в итоге терял последние силы и погибал.

Формат виктимизированной памяти, включающей в себя героико-гуманистическую компоненту, оказывался при этом одновременно не только внутренне органически нерасторжимым, но и противоречивым.

Лидия Гинзбург

Следует отметить, что о внутренней коллизии трагического и героического компонентов блокадной памяти одной из первых заговорила еще Лидия Гинзбург в упоминавшихся выше «Записках блокадного человека», изданных в еще 1984-89 годах[234].

В 2018 г. «Собака.ру» опубликовала отрывок из только вышедшей книги Татьяны Ворониной «Помнить по-нашему: социалистический историзм и блокада Ленинграда», где содержался анализ взглядов Лидии Гинзбург на дихотомию скорбного и даже постыдного с одной стороны – и мужественно-героического с другой в структуре блокадной памяти:

«Вина и раскаяние отличали блокадного человека. Замечу, что для Гинзбург метафора кольца связана не столько с военной операцией, сколько с замкнутостью повседневного проживания человека в экстремальных условиях, похороненного под рутиной забот о теле. В результате блокада для Гинзбург, в отличие от большинства авторов, писавших об этих событиях, — не страшное приключение, закончившееся счастливым концом для положительных героев, ставших после блокады еще более положительными, но событие, вызывающее раскаяние и стыд».

И в то же время:

«Стремление Гинзбург быть последовательной в своих рассуждениях заставило ее обратиться к самоощущению людей, чувствовавших гордость за блокаду. Поэтому в своих записных книжках в 1943 году она отличала разную природу поведения человека и писала о контрасте между побуждением и поступком. По мнению исследователя творчества Гинзбург Андрея Зорина, это позволило ей, не идеализируя блокадную личность, признавать за ней право на стойкость и героизм. Цитируя записные книжки Гинзбург 1943 года, он пишет, что “моральные навыки” переживших блокаду “остались в значительной мере прежними, т.е. выражающими рабскую психологию и на нее рассчитанными”, однако поступки, которые они совершали часто по принуждению, “совпадали с их разумным пониманием должного” и поэтому “ретроспективно представляются им внутренне свободными, свободно выбранными, морально полноценными и разумно оправданными”. При ретроспективном взгляде ленинградцы вытесняют побудительные мотивы своих поступков, но удерживают в памяти само поведение, которое “по праву можно назвать стойким, мужественным, даже героическим”»;

«Такое понимание блокадного героизма, оцениваемого Гинзбург не через анализ мотивов содеянного, а только исходя из поступков, объясняет дихотомию в ее интерпретации блокады. С одной стороны, блокада, по Гинзбург, — не предмет для гордости, а скорее повод для вины переживших ее людей, а с другой — если не вдаваться в субъективные частности проживания блокады, — она вполне заслуженно может пониматься как геройство»[235].

Темы нерасторжимости трагического и героического компонентов в структуре блокадной памяти – в контексте именно траура и скорби, а не праздника и триумфа – неоднократно касался Даниил Гранин.

Даниил Гранин. Выступление в Бундестаге 27 января 2014 г.

В частности, в цитированном выше одном из последних своих публичных выступлений – перед депутатами Бундестага 27 января 2014 года:

«Однажды принесли дневник блокадника. Юре было 14 лет, он жил с матерью и сестрой. Дневник нас поразил. Это была история совести мальчика. В булочных точно, до грамма, взвешивали порцию положенного хлеба. Обязанностью Юры в семье было достояться в очереди до хлеба и принести домой. В дневнике он признается, каких мучений ему стоило не отщипнуть по дороге кусочек хлеба. Особенно терзал его довесок, неудержимо хотелось съесть этот маленький кусочек. Ни мать, ни сестренка, казалось бы, не узнали об этом. Иногда он не выдерживал и съедал. Он описывает, как стыдно было, признается в своей жадности, а потом и в бессовестности – вор, украл у своих, у матери, у сестры хлеб насущный. Никто не знал об этом, но он мучился. <…> В его дневнике поражает постоянный поединок голода и совести, попытки сохранить свою порядочность. Мы не знаем, сумел ли он выжить. Из дневника видно, как убывали его силы. Но даже уже полный дистрофик, он не позволял себе выпрашивать еду у соседей…»[236].

Сергей Яров

Историк блокадной повседневности Сергей Яров, делавший основной акцент на скорбно-трагической составляющей памяти о Блокаде (об этом говорилось выше), в то же время отмечал необходимость соблюдения чувства меры при развитии трагического мемориального нарратива:

«Память о блокаде поддерживает моральную атмосферу в обществе. Она показывает, что такое насилие, что такое сострадание к умирающим людям. Эта страшная память — важнейший инструмент поддержания человеческого в нашем обществе. Но у всего должна быть мера. И у памяти. В том, что касается трагедии, человеческой катастрофы, которая называется блокадой, на мой взгляд, должна быть определенная мера, которая бы не была бы осуждена обществом как эмоциональное вторжение в мир человека»;

«Память — это такая вещь, с которой надо быть очень аккуратным, деликатным. Должно быть необходимое соотношение живого и мертвого. Необходим такт и в описаниях, и в отмечаниях мест памяти»;

«Я глубоко убежден: рассказывая о блокаде кому бы то ни было, надо подбирать слова так тщательно <…>. Прямолинейно нельзя. <…> Общество должно впитывать память. От предшествующих поколений, из той блокадной ауры, в которой живут сотни тысяч горожан, может быть, даже и не осознавая этого, — но не получать какие-то мощные удары…»

Развивая тезис о необходимости соблюдения чувства этической меры при соприкосновении с блокадной памятью, С. Яров высказался в поддержку ее встречного сочетания с элементами героического мемориального нарратива, в том числе даже официозного:

«…вполне может существовать и официальная память», которая «может быть выражена в создании инсталляций <…>, в строительстве полевых этих кухонь где-нибудь на площади <…>, в каких-то формальных речах и пафосных выступлениях. Но это такой способ самовыражения у официальной памяти. И есть еще память низов. Она другая. Она про личное. И удивительные вещи происходят, когда эти две памяти встречаются. Это колоссальное событие.

Вот, скажем, история с георгиевскими ленточками. Я бы даже назвал это экспериментом. Он был начат десять лет назад. Сверху. Была придумала такая не выдающаяся, на первый взгляд, одноразовая акция. Но посмотрите, как это было воспринято народом. Посмотрите, что из этого вышло! Понятно, что это не только потому, что люди хотели отметить войну. Это стало масштабным явлением и даже, странно сказать, отчасти модным. <…> Откуда этот порыв и каково значение этой ленточки для людей, если они начинают надевать ее на себя, на детей, на предметы? <…> Если этим приносится дань памяти погибшим людям, то, конечно, этот опыт хорош. Если это есть некий акт конформизма, это совсем другое. Но наверняка мы сейчас можем говорить об упрочении определенной традиции. И в целом она неплохая»[237].

Наталия Соколовская

Характерно, что в разгар дискуссии на тему о недопустимости проведения парада на Дворцовой площади и произошедшей в связи с этим резкой поляризации виктимизированного и сакрифицированного блокадно-мемориальных нарративов одна из авторов письма и петиции с требованием «отказаться от идеи проведения военного парада в День блокадной памяти и скорби»[238] – подчеркнула наличие в структуре блокадной трагедии не только скорбного, но и героико-гуманистического – противоположного героико-милитаристскому – компонента. И призвала в этой связи руководство города «вместе с горожанами, в том числе с оставшимися в живых блокадниками, с учеными-историками блокады, – попытаться осмыслить подвиг тех, кто боролся здесь за выживание. Сейчас память подменяется милитаристскими мероприятиями, которые, по сути, не имеют никакого отношения к той героической трагедии, которая имела место здесь в 1941 – 44 гг.»[239]

Позднее, рассуждая не о конкретных историко-политических инициативах власти, но о блокадной памяти и ее значении для города и горожан в целом, даже те противники парада (и прочих празднично-триумфальных военно-блокадных коммемораций), которые высказывались в целом против любой героизации блокадной памяти, стали склоняться к более инклюзивному ее пониманию, включающему в себя, наряду со скорбью, трауром и травмой, также элементы героики.

Так, один из авторов петиции против парада в ходе видеолекции, состоявшейся летом 2020 года[240], выдвинул тезис о блокадной памяти как универсальном мемориальном топосе, интегрирующем всех петербуржцев, независимо от их мемориальных и гражданско-политических пристрастий:

«Есть мемориальное пространство, которое примиряет всех, любого горожанина, независимо от того, коммунист он, русский националист, имперец-державник или либерал. Кого ни возьми из этих людей, их всех объединяет память о блокаде»;

«При этом <…> память о блокаде может быть разная. Есть та, где на первое место выходит словосочетание “город-герой”, есть память, где на первый план выходят голод, гибель горожан, но все равно все так или иначе приходят к достижению мемориального консенсуса».

Но:

«Даже те, кто делает акцент на этой трагедии, не отрицают того факта, что люди, которые столкнулись лицом к лицу с ней, вынуждены были бороться, чтобы сохранить в себе что-то человеческое. Понятно, что они зачастую сходили с ума от голода и ужаса, но вот эта гуманистическая составляющая не отрицается никем, поэтому эта память является хорошим мемориальным пространством, в котором могут друг друга принимать представители разных версий памяти о прошлом Петербурга»[241].

Инклюзивный, вплетающий в фундаментально скорбный блокадно-мемориальный нарратив элементы трагической героики характеризовал в рассматриваемый отрезок времени рассуждения и тех блокадников, которые в целом негативно оценивали празднично-триумфальную версию блокадной памяти.

Никита Благово

«Я не сторонник пафосной памяти о Блокаде, – пояснил в майском 2019 года интервью журналу “Город 812” житель блокадного Ленинграда, заведующий Музея истории школы Карла Мая Никита Благово. – Прежде всего, это была катастрофа. Эпитет “героический” допустим, но только в отношении к быту: бытовой героизм. Сама борьба за жизнь превращалась в подвиг. Каждое утро нужно было вставать рано, в 4 утра, чтобы успеть занять очередь за хлебом. В комнате могло быть минус 3 градуса, но вылезти из-под одеяла было нужно, хотя уже одно это требовало большого напряжения. Канализация не работала, вода была в тазике, подмороженная, но нужно было хоть как-то умыться и идти на Неву с бидончиком за новой водой, лечь на живот на лёд, окунуть бидончик в прорубь, не поскользнуться и не упасть. Дома на лестнице тоже было скользко, ведь жильцы квартир могли выплескивать нечистоты на лестницу, которые там и замерзали. Преодолевать все это и составляло бытовой героизм. Хотя, конечно, для всех жителей Ленинграда Блокада была разная. Сергей Яров показал это в своей книге “Блокадная этика”. Член обкома партии, недобросовестная продавщица продовольственного магазина, с одной стороны, и простой горожанин с другой – жили абсолютно по-разному».

При этом повседневный трагический героизм блокадных жителей вплотную подходил к той черте, за которой порой начиналась абсолютная трагедия:

«Ни для кого не секрет, что люди во время Блокады теряли рассудок от голода. Один раз, спускаясь с бабушкой по лестнице у нас дома на 10-й Советской улице, я увидел какие-то стоящие в углу палочки, как оказалось – ножки съеденной девочки. Бабушка постаралась прикрыть мне глаза ладонью, чтобы я не увидел, но я увидел…»[242].

Размышляя чуть позже на страницах того же издания о том, какой, по ее мнению, должна быть концепция Музея блокады, жительница блокадного Ленинграда, подписавшая петицию против проведения парада на Дворцовой площади, театровед Вера Сомина (лично знавшая Ольгу Берггольц) подчеркнула, что смысл блокадной памяти, представленной на музейной экспозиции – показать трагедию и величие человеческого духа, столкнувшегося с нечеловеческими блокадными испытаниями:

«Это не ВДНХ, это правда о величии нечеловеческого страдания и терпения обычного среднего человека, о его страхе, его боли, его муках совести». И при этом память о Блокаде – это прежде всего боль и травма: «Одна моя приятельница назвала “ушибленными блокадой” людей, которые в силу возраста, или потому, что далеко были, не пережили сами этого, но почему-то их взрывной волной блокады накрыло и перекрыло. Я часто об этом говорю, и это тема больная. <…> 8-го сентября прошлого года была на чтениях списков погибших в блокаду. Я была в Фонтанном доме, читали мои ровесники, их дети, внуки – все вместе, мы равные. А когда читали ученики 4-7 классов ближайших школ, я плакала вместе с ними. Умиление стариковское и детское, общее…»[243].

Тот факт, что, несмотря на наличие героической составляющей, фундаментом блокадной памяти оставалась громадная скорбь, находил косвенное подтверждение в том, что некоторые из переживших Блокаду ветеранов вспоминали о ней исключительно трагически, не делая никаких оговорок касательно блокадного героизма.

Елена Мамикова

Так, Елена Мамикова, прослужившая всю войну медсестрой в военных госпиталях на вопрос об отношении к блокадным датам 8 сентября и 27 января ответила так:

«Я стараюсь вообще не праздновать. Для меня это – дни памяти. И это, в общем, такие неприятные воспоминания. А для нынешней молодежи это уже всё – далёкая история…  Я вот в школу ходила к старшей дочери, к ее ученикам. И хочу сказать, что они не очень с большим вниманием слушали рассказ о блокаде»[244].

Критикуя намеченный на 24 июня 2020 года военный парад на Красной площади, директор «Союзпетростроя», блокадник, доктор экономических наук, профессор Лев Каплан также подчеркнул сугубо скорбный смысл военных в целом и блокадных в частности воспоминаний:

«Мне 91 год. Перед войной было 12 лет. Всю блокаду я был в Ленинграде – тушил зажигалки, награждён медалью “За оборону Ленинграда” <…> блокада – смерть, голод, бомбежки, обстрелы, дежурства на крыше – обо всём этом я писал и рассказывал! А послезавтра – парад, бряцание оружием… Думаю, что правильнее было бы тихо и печально отметить сегодняшнюю дату и отдать дань десяткам миллионов погибших в той страшной войне!»[245].

В то же время в некоторых заявлениях и инициативах историков и активистов – в том числе тех, кто выступал против парада на Дворцовой – в период после того, как этот парад все же состоялся, обнаружилось стремление вывести героико-патриотические и победно-оптимистические компоненты блокадной памяти на авансцену. Таким образом осуществлялась попытка отчасти «уравновесить» ее скорбно-гуманистическую составляющую. Правда, в итоге возникала внутренняя – психологическая, а также внешняя – чисто логическая – противоречивость.

Примером мемориального подхода такого рода может служить публичная лекция Н. Ломагина «Память о блокаде», прочитанная 20 декабря 2019 года в «Ельцин Центре» (Екатеринбург).

Сразу же, в начале выступления, Н. Ломагин подчеркнул необходимость подчеркнуто героизированного подхода к блокадной памяти:

«Какое знание о Блокаде нам нужно? Я дальше буду говорить о том, что, конечно же, знание героизма, прежде всего. Героическая сторона – она является превалирующей, доминирующей. И всё, что делается официально, оно связано, прежде всего, с коммеморацией этого героизма».

Из дальнейших рассуждений, однако, следовало, что виктимизированная составляющая блокадной памяти оказывалась не менее значимой, чем сакрифицированная и выступала по сути как равновеликая последней:

«…если мы говорим о тех, кто на момент блокады был в городе – 2,5 миллиона – то <…>, конечно, трагическая сторона здесь присутствует. И, наверное, от маленьких детей неразумных либо от немощных людей требовать каких-то героических поступков практически невозможно. И, соответственно, мы должны говорить о каких-то сюжетах, связанных с трагедией, с совмещением героизма и трагедии».

А еще чуть позже Н. Ломагин выделил виктимизированную составляющую блокадной памяти как основную. В частности, подверг критике экспозиционный концепт действующего «Музея обороны и блокады», где главный акцент был сделан на обороне города и героике, высказавшись в поддержку проекта нового «Музея обороны и блокады Ленинграда», разработанного мастерской Н. Явейна, где на первый план предполагалось вынести темы голода, смерти и трагической блокадной повседневности. Также Н. Ломагин положительно оценил «инициативу историков и общественных деятелей» по популяризации виктимизированной памяти о Блокаде. В частности, были упомянуты «Комитет 8 сентября», «личная инициатива Льва Лурье – День памяти, когда горожане на петербургских улицах, во дворах и домах читают вслух имена погибших в блокаду родственников, соседей или близких людей», зажжение свечей 8 сентября в окнах квартир и т.д.[246]

В свою очередь, власть также сделала вывод из ситуации беспрецедентно резкого обострения противоположных блокадных нарративов в ситуации подготовки и проведения парада на Дворцовой площади 27 января 2019 года. И в следующем году от повторения парада отказалась, хотя и сохранила другие победно-милитаристские коммеморативные атрибуты: «Решено не проводить парад 27 января на Дворцовой площади, а сделать интерактивную программу — в том числе наша традиционная каша, чай, угощения. Будут ретро-автомобили, техника выставлена на Дворцовой», – сообщил А.Д. Беглов.

Александр Беглов

Примечательно, что РБК, критически настроенный по отношению к идее парада на Дворцовой площади, в этом контексте счел необходимым напомнить о том, что год назад Кремль предпочел дистанцироваться от прямого участия в полемике вокруг парадной темы:

«Пресс-секретарь президента РФ Дмитрий Песков тогда говорил, что дискуссия вокруг проведения военного парада в Петербурге — не тема Кремля. “Город с богатыми дискуссионными традициями, поэтому в данном случае это не вопрос, это не тема Кремля”, — отмечал Песков»[247].

Выступая с публичной лекцией в тот же день 27 января 2020 года, Л. Лурье (так же, как и Н. Ломагин незадолго до того – см. выше) – предложил идейно противоречивую версию блокадной памяти, соединив подчеркнуто виктимизированный подход – с патриотическим стремлением полностью снять политическую ответственность за блокадную трагедию с советского руководства.

Так, сперва Л. Лурье подчеркнул:

«В нашей стране все еще нет общей концепции – мы не научились вспоминать блокаду. <…> У нас нет культуры скорби, как в Японии, когда в небо взлетают миллионы бумажных журавликов в годовщину трагедии Хиросимы и Нагасаки или как в Дрездене, где все встают в огромный в хоровод и держатся за руки. Наше начальство не привыкло скорбеть. <…> …когда мы видим огни <…> салюта, мы должны вспоминать не танки, а миллионы людей, которые зарыты на наших кладбищах или чьи трупы были сожжены»;

«Наша задача – осмыслить нашу скорбь, ведь она существует. Петербургская угрюмость, северная сдержанность может быть связана и с этим горем, которое сидит в нас и которое не вынуть коллективным психоанализом. Мы должны научиться переживать горе совместно – это и есть катарсис».

В последнем утверждении, как нетрудно заметить, просматривалась отчетливая отсылка к виктимизированным мемориологическим установкам А. Ассман.

Далее, однако, Л. Лурье подробно пояснил, почему, по его мнению, предъявлять в связи со всем вышесказанным претензии советскому руководству нельзя:

«Есть мнение, что Ленинград не был блокирован и вина за гибель горожан лежит не на Гитлере, а на Сталине, который недостаточно хорошо снабжал город»;

«Этот вопрос недостаточно исследован, но, по моим подсчетам, город был совершенно не готов к снабжению по Ладоге, это бурный водоем. <…> так как немцы взяли Шлиссельбург, [Ладожские] каналы были перерезаны и единственным возможным путем стала открытая вода. Здесь нет сознательной вины Сталина, был объективный недостаток ресурсов: не существовало причалов, не хватало транспорта»;

«Старики и дети умирали, а по ладожской трассе вывозили в страну станки. Однако без этих железок было невозможно выиграть войну, и до января ленинградцев не эвакуировали из-за жестокой логики»;

«Массово вывозить людей начали только 21 января – и это одна из самых успешных эвакуаций в истории человечества…»[248].

Цитированные пассажи – в контексте не только виктимизированного нарратива, но и исторической фактуры – звучали по меньше мере спорно. Последнее утверждение, в частности, игнорировало такие общеизвестные историческое прецеденты, как успешный опыт срочной переброски через Па-де-Кале ок. 350 тыс. англо-франко-бельгийских войск из Дюнкерка в конце-мая – начале июня 1940 г.[249], а также в целом успешный опыт эвакуации, по разным оценкам, от 1,3 до более 2 млн. гражданского населения и войск из Восточной Пруссии, Курляндии и Восточной Померании по морю в январе-мае 1945 г.[250].

Стоит напомнить, что в книге, изданной в 2014 г., Л. Лурье не только не оправдывал советских руководителей в связи с огромным числом блокадных жертв, но прямо назвал позднее начало эвакуации «главным преступлением» Сталина и Жданова[251].

В лекции же, прочитанной 27 января 2020 г., Л. Лурье счел необходимым (подобно тому, как это чуть ранее делал Н. Ломагин[252]), морально нейтрализовать даже такой традиционно осуждаемый виктимизированным блокадным нарративом важнейший мемориальный топос, как резкий контраст в продовольственном обеспечении начальства и рядовых ленинградцев в период блокады:

«В Смольном не голодали, и есть много свидетельств этому: например, знаменитый дневник профсоюзного деятеля Рибковского. В Ленинграде работала кондитерская фабрика, производящая ромовую бабу, а самолетами доставляли деликатесные продукты, но, даже если разделить это на общее количество людей, всех все равно спасти бы не удалось»[253].

Таким образом в заявлениях и инициативах ряда противников парада на Дворцовой площади 27 января 2019 г. в последовавший за его проведением отрезок времени наблюдалось стремление к тому, чтобы механистически соединить сакрифицированную и виктимизированную версии блокадной памяти. При этом, вопреки мемориальной логике, «главный акцент» делалася сразу и на трагических, и на героических ее основах, а негативную память о действиях советского руководства вообще выводилась за пределы блокадного мемориального дискурса.

Эти же устремления, нацеленные на обретение механистического консенсуса между виктимизированным блокадно-мемориальным нарративом с одной стороны и исторической политикой власти (тяготеющей к сакрифицированности) с другой, были заметны в рассматриваемый период и в действиях ряда мемориальных активистов.

Так, проект База данных «Книга памяти блокадного Ленинграда», стартовавший в мае 2020 года и объединивший в себе несколько существовавших на тот момент баз данных о блокадных жертвах в Ленинграде в период войны (в общей сложности более 9 миллионов записей[254]) в качестве образца для поиска конкретных людей по интерактивной карте предложил подробную историю жильцов дома № 12 по Баскову переулку[255], где в одной из квартир (при этом ее номер, в отличие от всех прочих, остался не указан) в период Блокады проживал и умер брат В.В. Путина Виктор 1940 г.р.[256]

14 ноября в Санкт-Петербургском государственном театре музыкальной комедии состоялась премьера спектакля режиссера Руслана Кудашова на блокадную тему, подготовленная творческим брендом Dance Open при государственной поддержке Комитета по Культуре Санкт-Петербурга. Стилистика и содержание этого спектакля, в котором были задействованы известные петербургские артисты (Ирина Мазуркевич, Ксения Раппопорт, Николай Буров, Максим Леонидов и др.[257]), заметно отличались от упомянутых выше постановок Театра Поколений и Театра на Литейном, выдержанных в подчеркнутом скорбно-трагическом ключе. В постановке Театра музыкальной комедии, напротив, акцент был сделан на оптимистических интонациях, включая юмор:

«Герои этого спектакля не сражались за родину с оружием в руках. Но без них Ленинград бы не справился. В осажденном городе искусство было кислородом и топливом, лекарством и чудотворной молитвой. И было равно необходимо и духу, и телу – чтобы жить. Чтобы выжить. <…> Из дневника, май 1942 года: “Весна, какие погожие деньки! На Садовой «почти» как до войны: оживление, нарядные платья, летние изящные костюмы, много косметики. А как радуют афиши!” Да, в осажденном, ослабленном, отрезанном от мира городе люди не только выживали, но и – жили. Здесь каждый день шли спектакли и концерты, и каждый день, несмотря на обстрелы и бомбежки, зрители заполняли залы. Овации не звучали – потому что аплодировать не было сил – но людям действительно нужны были и “Онегин”, и “Сильва”, и Рахманинов. Как окна в иную жизнь. Как самый весомый аргумент надежды: будущее – состоится. “Мы артисты, наше дело – работать. В любых обстоятельствах”, – пожмет плечами легендарный Юрий Юрьев, любимец Мейерхольда, ярчайшая звезда дореволюционной Александринки и советского Театра им. Пушкина. И уверенно выйдет на сцену в первый же день войны. Уж он-то, переживший две революции и Гражданскую, точно знал, что это – не повод прекращать работу. Рецепт один: идти вперед.

Этот спектакль – полтора часа эпизодов реальной блокадной жизни глазами и голосами людей самых невоенных профессий. Артистов балета, оперы, драмы и оперетты. Поэтов, писателей и музыкантов. И как любая жизнь, она не могла быть сплошной трагедией: они успевали находить немало поводов для радости, замечать красоту осенних парков и посверкивание изморози на солнце. Эта история – совсем без пафоса. Она полна надежды, человечности и искренности, а еще – в ней до удивления много житейского юмора, света и тепла. Ведь с юмором и огоньком в душе можно преодолеть даже непреодолимое, и это хороший урок нашей циничной эпохе»[258].

Следует также отметить, что в рассматриваемый отрезок времени продолжал развиваться процесс накопления все новых фактов и свидетельств, касавшихся трагедии блокадной повседневности, и их донесения до городской общественности.

В частности, 24 января 2020 года в Музее истории школы Карла Мая открылась выставка «Блокада глазами очевидцев», где были представлены документы, фотографии, газеты 1941-1944 гг., рисунки блокадного города учеников и преподавателей школы, а также копии блокадных картин преподавателя школы Н.А. Ласточкина, листы дневника 1942-1945 гг. выпускника школы 1948 г. ученого-полярника В.Н. Купецкого и др.

К 75-летию Победы в Великой Отечественной войне Санкт-Петербургская академия постдипломного педагогического образования провела акцию «Дневник памяти»[259], создав сайт, на котором была представлена серия видеоинтервью с детьми Блокады: И.А. Зимневой, П.И. Семеновым, Н.В. Благово, О.Н. Дьяконовой, Е.Я. Бердичевской[260].

Скорбь и трагическая героика – две стороны памяти о Блокаде

Комплексный анализ истории формирования и развития Памяти о Блокаде в контексте общественной дискуссии по вопросу о проведении военного парада на Дворцовой площади к 75-летию снятия Блокады позволяет сделать ряд выводов.

Сакрифицированные и виктимизированные элементы исторической памяти о Блокаде были нерасторжимы изначально. Даже в период войны и в первые послевоенные годы, когда городская власть стремилась максимально акцентировать героико-триумфальные компоненты блокадной памяти, ее виктимизированные элементы, хотя и были отведены на задний либо боковой план, в то же время занимали заметное место в структуре блокадно-мемориального нарратива.

В свою очередь социальная память о блокаде как в период войны, так и дальнейшем, независимо от резких изменений исторической политики в сфере памяти о Блокаде, обусловленных, в первую очередь, «Ленинградским делом» и продолжительным преодолением его негативных мемориальных последствий, продолжала существовать как прежде всего глубоко виктимизированная, включавшая в свою структуру отдельные элементы трагической героики.

После того, как табу на блокадную память было снято, в период 1960-80-х гг., происходила ее перманентная виктимизация в рамках официального сакрифицированного блокадно-мемориального нарратива. Это проявилось, в частности, в подчеркнуто скорбной эстетике Пискаревского мемориала, в мемориальном акцентировании трагических строк из блокадной поэзии О. Берггольц, в скорбном прочтении ключевых монументальных композиций Зеленого пояса Славы, а также элементов мемориала на Площади Победы. Героика в рамках такого подхода, хотя оставалась в центре мемориального дискурса и исторической политики, однако сохраняла подчеркнуто трагическую, а порой и антивоенную по своей идейной направленности коннотированность (школьный музей «А музы не молчали», посвященный подвигу деятелей культуры блокадного города) и не переходила рубеж, за которым «праздник со слезами на глазах» рисковал бы превратиться в «просто праздник» с элементами триумфа и народных гуляний.

После выхода «Блокадной книги» в 1977-84 гг. начался процесс смещения центра тяжести городской исторической памяти о Блокаде от сакрифицированного – к виктимизированному формату при сохранении в структуре последнего героико-трагического компонента. В этот период началось расхождение двух блокадно-мемориальных общественных дискурсов: виктимизированного, шедшего со стороны социальной памяти и поддерживавшегося частью общественностью, позитивно откликнувшейся на мемориальный подход, предложенный авторами «Блокадной книги» – и сакрифицированного, который продолжала развивать прежде всего власть.

В период либерализации конца 1980-х – начала 1990-х гг. произошло окончательное преодоление историко-мемориальных последствий «Ленинградского дела», и тенденция к виктимизации блокадной памяти на некоторое время стала общей не только для городской общественности, но и для органов городской власти.

Параллельно – в связи с практическим исчезновением историко-мемориальной цензуры, с одной стороны, и активным развитием патриотически заострённой российской исторической политики, стремившейся делать главный мемориально-пропагандистский акцент на событиях Второй мировой войны, с другой – сакрифицированная и виктимизированная версии исторической памяти о Блокаде окончательно оформились как самостоятельные мемориальные дискурсы, идейно противостоявшие друг другу.

На протяжении 2010-х гг. противоборство этих двух версий исторической памяти о Блокаде развивалось по нарастающей, особенно в период после 2014 г., когда героико-триумфальная историческая политика РФ в сфере памяти о Великой Отечественной войне резко активизировалась.

Таким образом, помимо чисто городских линий блокадно-мемориального напряжения, важную роль в нарастании дискуссионного противостояния стали играть общеполитические факторы, в рамках которых сакрифицированный блокадно-мемориальный нарратив являлся де-факто частью властного пропагандистского дискурса, а виктимизированный – соответственно, частью общероссийской оппозиционной повестки.

При этом оба варианта блокадной памяти все более заостряли свой основной вектор не только по вышеупомянутым, во многом политически конъюнктурным, но и по вполне объективным причинам, которые можно условно обозначить как резонансно-индукционные.

Дело в том, что на протяжении перестроечных и постперестроечных лет происходило стремительное и массированное накопление новых знаний о Блокаде (архивных, мемуарно-дневниковых, научно-публикаторских), которые увеличивали как общий объем скорбно-трагического блокадно-мемориального нарратива, так и его удельный вес в общей структуре блокадной памяти.

Со своей стороны, находясь под нарастающим фактологическим викитимизированным блокадно-мемориальным прессингом, власть – как городская, так и центральная – стремилась противостоять этому давлению посредством максимальной поляризации и заострения сакрифицированной версии блокадной памяти. С этой целью в рамках последней стала фактически затушёвываться трагическая коннотированность блокадной героики, которая в итоге стала все более отчетливо приближаться к победно-праздничному формату официальной памяти о Великой отечественной войне, утвердившемуся на протяжении 2000-х гг. Особенно ярко стремление властей закрепить в общественном сознании победно-праздничную версию блокадной памяти проявлялось в ходе коммеморативных мероприятий, приуроченных к ключевым блокадным датам 8 сентября и 27 января – последний а рамках указанного дискурса получил неофициальное наименование «Наш ленинградский День победы».

В свою очередь, стремление власти к педалированию празднично-триумфальных элементов блокадной памяти вызвало у части общественности, развивавшей виктимизированный блокадно-мемориальный подход, ответную реакцию. Ее суть заключалась в стремлении вывести тему подвига и любую героику – не только победно-триумфальную, но даже трагическую – за пределы блокадно-мемориального дискурса и соответствующих коммемораций, всецело основав их на темах скорби, трагедии и травмы.

С особой резкостью это контрастное расхождение двух «очищенных от противоположных примесей» версий блокадной памяти проявлялось на протяжении 2000-х гг. в контексте ключевых военных и блокадных мемориальных дат (9 мая, 8 сентября, 18 января, 27 января), достигнув своего рода кульминации в ходе подготовки, проведения и осмысления итогов парада на Дворцовой площади 27 января 2019 года.

Особо следует подчеркнуть, что в рассматриваемый период некоторые представители городской общественности предпринимали попытки предложить вариант гибридного (триумфально-трагического) формата блокадной памяти, уходящего корнями в тот тип блокадного нарратива, который сформировался в 1960-70-х гг. (в эпоху Оттепели и Застоя), когда наиболее травматичные топосы социальной памяти о Блокаде оставались жёстко табуированы цензурой. Однако эти попытки оказались не слишком успешными по причине изменившегося репертуара документальных и «живых» глубоко трагических и травматичных по своему мемориальному смыслу блокадных воспоминаний. Они исключали, в частности, возможность снятия с мемориальной повестки вопроса об ответственности советского руководства за гибель сотен тысяч мирных жителей блокированного города и советских воинов в ходе Битвы за Ленинград.

Проводниками сакрифицированной версии блокадной памяти и организаторами соответствующих коммеморативных практик в данный отрезок времени являлись органы власти, государственные СМИ, общественные организации, тесно контактировавшие с городским и федеральным правительствами, а также некоторые ученые и музейные работники.

Институциализацией виктимизированной памяти о Блокаде занимались, в основном, историки, музейные работники, независимые журналисты, литераторы и общественные организации, а также гражданские активисты, включая значительное число блокадников.

В то же время важно подчеркнуть, что, пережив отмеченный выше юбилейно-кульминационный взлёт, контрастное расхождение двух блокадно-мемориальных трендов обнаружило тенденцию к смягчению и частичному возврату в более инклюзивный формат.

Сакрифицированная историческая политика в сфере памяти о Блокаде отчасти сбавила набранные в предшествующий отрезок времени победно-милитаристские обороты. Уклонение президента Путина от присутствия на параде на Дворцовой площади 27 января 2019 г. и его посещение в этот день Пискаревского мемориального кладбища стали отчетливым сигналом начала данного мемориального поворота, который был закреплен спустя год, когда городская власть сочла необходимым довести до сведения общественности свое решение об отказе от идеи повторного проведения военного парада на Дворцовой площади. В текстах сторонников сакрифицированной версии блокадной памяти, опубликованных в послепарадный период, стали встречаться указания на недопустимость превращения дней блокадной памяти в мемориальное пространство «пышной победоносности» и «грохочущего победного марша».

В свою очередь, виктимизированная память о Блокаде вновь вернулась к композитному формату, предполагавшему включение в скорбный в своей основе мемориальный нарратив элементов трагической героики.

Всё это создало предпосылки для формирования в современном Петербурге инклюзивной блокадной памяти, в рамках которой между различными ее версиями – сакрифицированной с одной стороны и виктимизированной с другой – сохраняются каналы коммеморативного взаимодействия и дискурсивного взаимоприятия.

В известном смысле подтвердилось высказанное Ириной Щербаковой положение о необходимости осторожности при проведении параллелей между скорбной памятью о трагедии Блокады, включавшей в себя элементы трагической героики – с всецело скорбно-жертвенной памятью о трагедии Холокоста. Хотя между развитием обоих мемориальных нарративов и существуют зачастую «мистические» знаковые параллели: «растабуирование» памяти в начале 1960-х (открытие Пискаревского мемориала в 1961 г. – и суд над А. Эйхманом в 1961-62 гг.), выход памяти в конце 1970-х на новый, культурно-институционально закрепленный уровень (начало публикации «Блокадной книги» в 1977 г. – и выход мини-сериала «Холокост» в 1978 г.), наконец, полное совпадение главного памятного Дня – 27 января.

Данное наблюдение позволяет высказать более общее предположение о том, что предложенное Алейдой Ассман жесткое дихотомическое деление исторической памяти на сакрифицированную и виктимизированную нуждается в уточнении. А именно, в признании того факта, что в структуре сакрифицированной памяти возможны скорбные компоненты («радость со слезами на глазах»), а в структуре виктимизированной, соответственно, героические (героико-трагические, но не триумфально-праздничные).

В целом, как представляется, общественная дискуссия по вопросу о проведении военного парада на Дворцовой площади к 75-летию снятия Блокады, стала значимой и во многом переломной вехой на пути развития блокадного мемориального нарратива в начале XXI века. Как представляется, именно эта дискуссия, исчерпав максимальный потенциал остроты, заложила основы для преодоления ситуации «войны памятей», нараставшей в предшествующий период, и проложила путь к достижению в дальнейшем относительного мемориального консенсуса по этой, одной из самых значимых и чувствительных для петербургского гражданского самосознания тем.

Таким образом, следует констатировать, что, несмотря на очевидный мемориально-политический конфликт, существовавший и продолжающий существовать между двумя версиями блокадной исторической памяти, отмеченное выше органическое присутствие в структуре каждой из них элементов противоположного дискурса превращает ее в целом в мемориальный фундамент, граждански интегрирующий петербургское сообщество, несмотря на все ситуативные дискуссионные всплески.

В то же время следует признать, что полная интеграция сакрифицированного и виктимизированного блокадных дискурсов в рамках существующей политической системы вряд ли возможна.

Основной причиной фундаментальной историко-политической коллизии является невозможность примирения двух мемориальных категорических императивов. С одной стороны – стремления горожан сохранить воспоминание о Блокаде как о беспрецедентной трагедии, ответственность за которую несёт не только нацистское, но в значительно мере также советское руководство. С другой – стремление современного российского государства, объявившего себя институционально-историческим преемником СССР (и в значительной мере им являющегося), уклониться от признания действий советского руководства преступными, в том числе по отношению к собственному народу. И, в частности, к более, чем миллиону мирных жителей города, фактически брошенных на произвол судьбы в первую блокадную зиму.

Таким образом, следует предположить, что блокадно-мемориальное противостояние, прошедшее 27 января 2019 года пик, будет в той или иной мере сохраниться – хотя и с менее выраженной степенью остроты – до тех пор, пока РФ не утратит атрибутов идейно-институциональной преемственности по отношению к СССР и пока скорбно-гуманистическая (а не державно-победная) память о Блокаде не станет полноправным вектором городской исторической политики.

 

[1] Хальбвакс М. Социальные рамки памяти. Пер. с французского и вступ. статья С.Н. Зенкина. – М.: Новое издательство, 2007. 348 с.

[2] Warburg A. Gesammelte Schriften. – Bd. II, 1. Studienausgabe / Der Bilderatlas MNEMOSYNE. – Berlin: Akademie Verlag Berlin, 2000. 140 S.

[3] Ассман А. Длинная тень прошлого. Мемориальная культура и историческая политика. Пер. с нем. Б. Хлебникова. – М.: Новое литературное обозрение, 2014. С. 26-29.

[4] Сафронова Ю. Историческая память. Введение. – СПб: Издательство Европейского университета в СПб, 2019. C. 20-21.

[5] Ассман А. Длинная тень прошлого… С. 27-29.

[6] Хальбвакс М. Социальные рамки памяти…

[7] Бергсон А. Творческая эволюция. Материя и память. – Мн.: Харвест, 1999. 1408 с.

[8] Ассман А. Длинная тень прошлого… С. 79-93.

[9] Giesen B. Triumph and Trauma. – Boulder, Colorado: Paradigm publishers, 2004. 208 p.

[10] Коцюбинский Д. Государства со «скелетами в шкафу» уйдут в историческое небытие // Город 812. 05.08.2019. URL: https://gorod-812.ru/gosudarstva-so-skeletami-v-shkafu / (дата обращения 11.11.2020)

[11] Ассман А. Длинная тень прошлого… С. 79.

[12] Коцюбинский Д. Государства со «скелетами в шкафу»…

[13] Лурье Л.Я. Без Москвы. СПб: БХВ-Петербург, 2014. URL: https://litresp.ru/chitat/ru/Л/lurje-lev-yakovlevich/bez-moskvi/6 (дата обращения 11.11.2020); см. также: Коцюбинский Д.А. Сталин был готов сдать Ленинград – помешали немцы // Live Journal. 18.02.2014. URL: https://kotsubinsky.livejournal.com/419274.html (дата обращения 11.11.2020); Красиков В. Парад – как пляска на костях // Город 812. 18.01.2019. URL: https://gorod-812.ru/parad-kak-plyaska-na-kostyah/ (дата обращения 11.11.2020)

[14] Мельникова Е. Блокада как общее место публичных споров // Неприкосновенный запас. Дебаты о политике и культуре. 2019. № 6 (128). С. 142-156. URL: https://magazines.gorky.media/nz/2019/6/blokada-kak-obshhee-mesto-publichnyh-sporov.html#_ftn1 (Дата обращения: 16.11.2020)

[15] Быков А.В. Историческая память о Великой Отечественной войне и современная политика // Вестник Омского университета. Серия «Исторические науки». 2016. № 2 (10). С. 69.

[16] Шароградский А. День снятия блокады – это о людях, а не о победах // Радио Свобода. 22.11.2018. URL: https://www.svoboda.org/a/29613149.html (дата обращения 11.11.2020)

[17] Календарова В.В. Формируя память. Блокада в ленинградских газетах и документальном кино в послевоенные десятилетия / Память о блокаде: Свидетельства очевидцев и историческое сознание общества. Под ред. М.В. Лоскутовой. – М.: Новое издательство, 2006. С. 275-296; Абанина А.С., Петров И.В., Пригодич Н.Д., Тарасова Е.А. «Социальный дом» как феномен памяти о блокаде // Современные аспекты экономики. 2015. № 12 (220). С. 108-112; Сопова А.С., Николаева Н.И., Николаев А.А., Зинин И.Е. Блокада Ленинграда: историческая ретроспектива и память поколений // Успехи современной науки и образования. 2017. Т. 6. № 3. С. 86-89; Алиев А., Жбанникова М.И. Блокада Ленинграда: историческая память в XX веке / Страницы немеркнущей славы. Пятая Всеросс. студ. конф., посвященная 72-й годовщине Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов. – Нальчик: Издательство М. и В. Котляровых. 2017. С. 3-7; Барскова П. Катастрофа как лирика: руинотекст блокадной памяти Татьяны Гнедич // Неприкосновенный запас. Дебаты о политике и культуре. 2019. № 5 (127). С. 130-142; Ушакин C., Махотина Е., Габович М., Ломагин Н., Хлевнюк Д., Киршенбаум Л., Сандомирская И. Память о блокаде – блокада памяти // Неприкосновенный запас. Дебаты о политике и культуре. 2019. № 5 (127). С. 153-194; Павловский А.Ф. Рецепция фильма «Блокада» Михаила Ершова: ленинградоцентричная память о войне в советском кинематографе 1970-х. // Неприкосновенный запас. Дебаты о политике и культуре. 2019. № 6 (128). С. 32-48; Грушка С. Память о блокаде Ленинграда между стагнацией и динамизмом: мемориальные практики // Неприкосновенный запас. Дебаты о политике и культуре. 2019. № 6 (128). С. 119-141.

[18] Кантор Ю.З. Ленинградская блокада: историческая память и историческая политика – болевые точки пересечения / Великая Отечественная война в памяти поколений. Сборник научных трудов. – СПб: Российский государственный педагогический университет им. А.И. Герцена, 2015. С. 277-284; Калинин И.А., Мельникова Е.А., Чуйкина С. Ленинград (1941-2019): нарыв блокады // Неприкосновенный запас. Дебаты о политике и культуре. 2019. № 5 (127). С. 4-7; Чуйкина С. Блокада Ленинграда как трудное прошлое: скорбная «антигосударственная» память и музеи // Неприкосновенный запас. Дебаты о политике и культуре. 2019. № 6 (128). С. 157-180.

[19] Грибан И.В., Лыта С.В. Как помнить и что знать? Блокада Ленинграда в школьных учебниках отечественной истории // Историко-педагогические чтения. 2019. № 23. С. 328-335.

[20] Бубнов А.Ю., Комплеев А.В. Российско-немецкая «война памяти»: анализ современной онлайн дискуссии о Великой Отечественной войне // Наука. Общество. Оборона. 2020. №2 (23). URL: https://cyberleninka.ru/article/n/rossiysko-nemetskaya-voyna-pamyati-analiz-sovremennoy-onlayn-diskussii-o-velikoy-otechestvennoy-voyne/viewer (дата обращения: 19.11.2020).

[21] Бубнов А.Ю., Комплеев А.В. Там же.

[22] Мельникова Е. Блокада как общее место публичных споров…

[23] Там же.

[24] Хальбвакс М. Социальные рамки памяти…; Хальбвакс М. Коллективная и историческая память // Неприкосновенный запас. 2005. № 2-3. С. 8-27.

[25] Мельникова Е. Блокада как общее место публичных споров…

[26] Коцюбинский Д. Государства со «скелетами в шкафу»…

[27] [Коцюбинский Д.] Цит. по: Соколов М. Пляски на блокаде // Радио Свобода. 29.01.2019. URL: https://www.svoboda.org/a/29739818.html (дата обращения 11.11.2020)

[28] Мельникова Е. Блокада как общее место публичных споров…

[29] А. Ю. Павловская Формируя память о блокаде: Ленинградский институт истории ВКП (б) как институт памяти / Мавродинские чтения 2018. Материалы Всероссийской научной конференции, посвященной 110-летию со дня рождения профессора Владимира Васильевича Мавродина. Под редакцией А.Ю. Дворниченко. – СПб: Общество с ограниченной ответственностью «Нестор-История», 2018. С. 217.

[30] Там же, с. 217-218.

[31] Там же, с. 218.

[32] Там же, с. 219.

[33] Лев Лурье. Не дать забыть, как падал ленинградец // Фонтанка.ру. 21.08.2019. URL: https://www.fontanka.ru/2019/08/21/098/ (дата обращения: 19.11.2020)

[34] Лурье Л.Я. Без Москвы. – СПб: БХВ-Петербург, 2014. C. 232.

[35] Лурье Л.Я. Без Москвы… С. 231.

[36] Лурье Л.Я. Без Москвы… С. 227.

[37] Государственный мемориальный музей обороны и блокады Ленинграда // Mappoi. URL: https://mappoi.ru/poi/gosudarstvennyy-memorialnyy-muzey-oborony-i-blokady-leningrada—910 (дата обращения: 11.11.2020)

[38] Малышев В. Петербургские тайны. Занимательный исторический путеводитель. URL: https://iknigi.net/avtor-vladimir-malyshev/132386-peterburgskie-tayny-zanimatelnyy-istoricheskiy-putevoditel-vladimir-malyshev/read/page-14.html (дата обращения: 11.11.2020)

[39] Лурье Л.Я. Без Москвы… С. 227.

[40] Бранденбергер Д. «Репрессированная» память? Кампания против ленинградской трактовки блокады в сталинском СССР, 1949-1952 гг. (на примере Музея обороны Ленинграда) // Новейшая история России. 2016. № 3 (17). С. 182.

[41] Там же.

[42] Лурье Л.Я. Без Москвы… С. 234.

[43] Анастасия Гавриэлова. Одноклассница Тани Савичевой // Новая газета – Санкт-Петербург. 27.04.2015. URL: http://novayagazeta.spb.ru/articles/9648/ (дата обращения: 13.11.2020)

[44] Гранин Д. История создания «Блокадной книги» // Дружба народов. № 11 2002. С. 166.

[45] История музея / Государственный музей обороны и блокады Ленинграда. URL: http://blokadamus.ru/музей-обороны-и-блокады-ленинграда/история-музея/ (дата обращения: 13.11.2020)

[46] Пискаревское мемориальное кладбище, памятник // Санкт-Петербург. Энциклопедия. URL: http://encspb.ru/object/2805470936?dv=2853872334&lc=ru (дата обращения: 13.11.2020); Петров Г.Ф. Памятники скорби и славы: Пискаревское мемориальное кладбище – Л.: Лениздат, 1986. 62 с.; Пирютко Ю.М. Пискаревское мемориальное кладбище // Энциклопедия Санкт-Петербурга. URL: http://encspb.ru/object/2804005490) (дата обращения: 13.11.2020)

[47] Лурье Л.Я. Без Москвы – СПб: БХВ-Петербург, 2014. [Электронный ресурс] URL: https://litresp.ru/chitat/ru/Л/lurje-lev-yakovlevich/bez-moskvi/6 (дата обращения: 11.11.2020)

[48] Абросимова С. Город, который построил бог? // Росбалт. 27.05.2013. URL: https://www.rosbalt.ru/generation/2013/05/27/1133680.html (дата обращения: 13.11.2020)

[49] Берггольц О. Ленинградская поэма // РуСтих. Стихи классиков. URL: https://rustih.ru/olga-berggolc-leningradskaya-poema/ (дата обращения: 13.11.2020)

[50] Стела на площади Победы («Стамеска») / Питерские памятники с оригинальными названиями // Суточно.ру. URL: https://spb.sutochno.ru/info/piterskie_pamyatniki_s_original_nimi_nazvaniyami (дата обращения: 15.11.2020)

[51] Любовь Румянцева. «Песню о Ладоге» сочинил колонист? // Смена. 15.03.2007.

[52] «Песня о Ладоге» / Песни военных лет // Караоке.ру — URL: https://www.karaoke.ru/song/5825.htm (дата обращения: 15.11.2020)

[53] «А собственно музея… в городе не осталось». Беседа Екатерины Мельниковой и Софьи Чуйкиной с Миленой Третьяковой // Неприкосновенный запас. Дебаты о политике и культуре. 2019. № 8 (128) С. 186

[54] Народный музей «А музы не молчали…». Сведения о музее / Народный музей культуры и искусства блокадного Ленинграда «А музы не молчали…». URL: http://spbmbmus.ru/our.html#bottom (дата обращения: 13.11.2020)

[55] Народный музей «А музы не молчали…» Санкт-Петербургской общеобразовательной школы № 235 им. Д.Д. Шостаковича // Культура.РФ. URL: https://www.culture.ru/institutes/2924/narodnyi-muzei-a-muzy-ne-molchali-sankt-peterburgskoi-obsheobrazovatelnoi-shkoly-235-im-d-d-shostakovicha (дата обращения: 15.11.2020)

[56] Лурье Л.Я. Без Москвы…

[57] [Соколов Б.] Цит. по: Соколов М. Пляски на блокаде // Радио Свобода. 29.01.2019. URL: https://www.svoboda.org/a/29739818.html (дата обращения: 11.11.2020)

[58] Лурье Л.Я. Без Москвы…

[59] Гранин Д. История создания «Блокадной книги» // Дружба народов. № 11. 2002. С. 156-166.

[60] Шкуренок Н. Да будет мерой чести Ленинград // Беzформата. 11.01.2019. URL: https://sanktpeterburg.bezformata.com/listnews/budet-meroj-chesti-leningrad/17107302/ (дата обращения: 11.11.2020)

[61] Гранин Д. История создания «Блокадной книги» // Дружба народов. № 11. 2002. С. 156-166.

[62] В Санкт-Петербург вернулась без купюр «Блокадная книга» // REGNUM. 15.01.2013. URL: https://regnum.ru/news/polit/1613262.html (дата обращения: 15.11.2020)

[63] Цит. по: Ливси Е. Даниил Гранин: беспощадная правда о блокаде в Ленинграде // Комсомольская правда Петербург. 05.07.2017. URL: https://www.spb.kp.ru/daily/26701.4/3724986/ (дата обращения: 15.11.2020)

[64] Цит. по: Ливси Е. Даниил Гранин: беспощадная правда о блокаде…

[65] См. списки опубликованных дневников в указателях серии «Ленинград и Ленинградская область в Великой Отечественной войне», подготовленных сотрудниками Российской национальной библиотеки. URL: http://nlr.ru/res/inv/blokada/seria.php (дата обращения: 15.11.2020)

[66] Никулин Н. Пятьдесят лет спустя // Петербургская панорама. 1993. № 6. С. 32-33.

[67] Никулин Н.Н. Воспоминания о войне. 2-е издание. – СПб: Изд-во Гос. Эрмитажа, 2008. 244 с.

[68] Никулин Н. Пятьдесят лет спустя… С. 32.

[69] Никулин Н.Н. Воспоминания о войне… С. 56-57.

[70] Красиков В.А. Победы, которых не было. – СПб: Издательский Дом «Нева», 2004. С. 62-63.

[71] Пленков О.Ю. «Гладиаторы» вермахта в действии. – М.: ОЛМА Медиа Групп, 2011. – [384 с.] С. 146 – URL: https://rbook.me/book/18350703/read/page/146/ (дата обращения: 15.11.2020)

[72] Kirschenbaum L.A. The Legacy of the Siege of Leningrad, 1941–1995: Myth, Memories, and Monuments. – Cambridge: Cambridge University Press, 2006. 309 pp.; Peri A. The War Within: Diaries from the Siege of Leningrad. – Cambridge: Cambridge University Press, 2017. 337 pp.

[73] Ломагин Н. Неизвестная блокада. Том Книга 1. – СПб, М.: Издательский Дом «Нева», ОЛМА Пресс, 2002. 448 с.; Ломагин Н. Неизвестная блокада. Том Книга 2. – СПб, М.: Издательский Дом «Нева», ОЛМА Пресс, 2002. 480 с.; Яров С.В. Блокадная этика: представления о морали в Ленинграде в 1941–1942 гг. – СПб: Нестор-История, 2011. 596 с.; Соболев Г.Л. Ленинград в борьбе за выживание в блокаде. Книга первая: июнь 1941 — май 1942. СПб: СПбГУ, 2013. 696 с.; Соболев Г.С. Ленинград в борьбе за выживание в блокаде. Книга вторая: июнь 1942 — январь 1943. СПб: СПбГУ, 2015. 526 с.; Соболев Г.С. Ленинград в борьбе за выживание в блокаде. Книга третья: январь 1943-январь 1944. СПбГУ, 2017. 748 с.; Ломагин Н.А. В тисках голода. Блокада Ленинграда в документах германских спецслужб, НКВД и письмах ленинградцев. — М.: Яуза-каталог, 2017. 496 с.; Яров С.В. Повседневная жизнь блокадного Ленинграда. 3-е изд. — М.: Молодая гвардия, 2018. 313 с.

[74] Сандомирская И. Блокада в слове: очерки критической теории и биополитики языка. – М., 2013. 432 с.; Блокадные нарративы. Сборник статей. Ред. П. Барскова, Р. Николози. – М., 2017. 336 с.; Воронина Т. Помнить по-нашему: соцреалистический историзм и блокада Ленинграда. – М., 2018. 280 с.

[75] Память о блокаде: Свидетельства очевидцев и историческое сознание общества. Под ред. М.В. Лоскутовой. — М.: Новое издательство, 2006. 392 с.

[76] Всероссийская историко-культурная конференция в рамках 70-летнего юбилея снятия блокады Ленинграда «Блокада Ленинграда: история города в памяти поколений» // Universum: Вестник Герценовского университета. 2013. № 2. С. 184-185; Николаев А.Б. «Блокада Ленинграда: история города в памяти поколений»: подготовка, ход и итоги всероссийской историко-культурной конференции (РГПУ им. А. И. Герцена. 23-24 января 2014 г.) // Universum: Вестник Герценовского университета. 2014. № 1. С. 160-165.

[77] Блокада Ленинграда глазами детей и подростков: социокультурный аспект / Сост.: О.В. Пржигодзкая (отв. сост.) и др. – СПб: Первый класс, 2019. 354 с.; Синова И.В. Дети и детство в условиях войны и блокады Ленинграда / Великая Отечественная война 1941-1945 гг. в судьбах народов и регионов. Сборник статей. Отв. ред. А.Ш. Кабирова. – Казань: Институт истории имени Ш. Марджани АН Республики Татарстан, 2015. С. 468-475

[78] Заляева А.Р. Новая символизация памятников архитектуры как стратегия сохранения исторической памяти о блокаде Ленинграда // Битва за Ленинград 1941-1944 гг.: подвиг города-героя в Великой Отечественной войне. – СПб: ООО «Нестор-История». С. 295-302.

[79] «Дневник памяти» // СПб АППО. URL: https://spbappo.ru/новости/дневник-памяти/ (дата обращения: 17.11.2020); Конников Г., Сюткина М., Скрыпникова А., Беляева А., Мельман О. Когда умер Сталин. О чем народ плакал. Чего боялся // Город 812. 05.03.2020. URL: https://gorod-812.ru/kogda-umer-stalin-o-chem-narod-plakal-chego-boyalsya/ (дата обращения: 17.11.2020)

[80] «А собственно музея… в городе не осталось»… С. 186.

[81] Берггольц, О. Ольга. Запретный дневник. — СПб: Азбука-классика, 2010. 544 с.

[82] Волчек Д. Ольга Берггольц: смерть, тюрьма, тюрьма, смерть… // Свобода. 07.05.2010. URL: https://www.svoboda.org/a/2035287.html (дата обращения: 17.11.2020)

[83] Сотрудники НКВД заминировали Ленинград, чтобы тот не достался немцам // 5-й канал. 27.01.2013. URL: https://www.5-tv.ru/news/65638/ (дата обращения: 18.11.2020)

[84] Дымарский В. Цена победы. Битва за Ленинград. В гостях историк Даниил Коцюбинский // Эхо Москвы. 30.07.2016. URL: https://echo.msk.ru/programs/victory/1810196-echo/ (дата обращения: 18.11.2020)

[85] Красиков В. Блокада с другой стороны // Sensusnovus. 27.01.2015. URL: https://www.sensusnovus.ru/analytics/2015/01/27/20053.html (дата обращения: 18.11.2020)

[86] Ломагин Н. Неизвестная блокада. Том Книга 1. – СПб, М.: Издательский Дом «Нева», ОЛМА Пресс, 2002. 448 с.; Ломагин Н. Неизвестная блокада. Том Книга 2. – СПб, М.: Издательский Дом «Нева», ОЛМА Пресс, 2002. 480 с.; Ломагин Н.А. В тисках голода. Блокада Ленинграда в документах германских спецслужб, НКВД и письмах ленинградцев. — М.: Яуза-каталог, 2017. 496 с.

[87] Данилевич Е. «Белые пятна» блокады. Историк Никита Ломагин о её неизвестных страницах // Аргументы и факты. 25.01.2017.

[88] Солонин М.С. Две блокады // Марк Солонин. Персональный сайт историка. 05.02.2010. URL: https://www.solonin.org/article_dve-blokadyi (дата обращения: 18.11.2020)

[89] Яров С.В. Блокадная этика. – М.: Центрполиграф, 2012. 608 с.

[90] Гордеева К. Сергей Яров: «Они у меня в голове поселились и живут» // Афиша Daily. 09.12.2014. URL: https://daily.afisha.ru/archive/vozduh/books/sergey-yarov-oni-u-menya-v-golove-poselilis-i-zhivut/ (дата обращения: 27.11.2020)

[91] Гордеева К. Сергей Яров: «Они у меня в голове поселились и живут». Катерина Гордеева, автор фильма о блокаде «Голоса», поговорила с профессором Яровым, получившим «Просветителя» за книгу «Повседневная жизнь блокадного Ленинграда» о том, что делать Петербургу с собственной историей // Афиша Daily. 09.12.2014. URL: https://daily.afisha.ru/archive/vozduh/books/sergey-yarov-oni-u-menya-v-golove-poselilis-i-zhivut/ (дата обращения: 27.11.2020)

[92] Лурье Л. Лев Лурье: мифы и быль о блокаде // Деловой Петербург. 30.01.2015. https://www.dp.ru/a/2015/01/30/Mifi_i_bil_o_blokade/ (дата обращения: 27.11.2020)

[93] Гончаров Г. “Ленинградский фронт” на Пятом канале // Фонтанка.ру 30.04.2005. URL: https://www.fontanka.ru/2005/04/30/133866/ (дата обращения: 27.11.2020); Верещак Н. Лев Лурье: Шнуров — великий русский поэт // Комсомольская правда Петербург. 21.06.2005. URL: https://www.spb.kp.ru/daily/23530/117835/ (дата обращения: 27.11.2020)

[94] Ленинградский фронт (Россия, пятый канал, 4 серии) 2005 год // SHTAB.SU. 10.10.2015. URL: https://shtab.su/video/sssr/velikaya-otechestvennaya-vojna/leningradskiy_front_smotret_online.html (дата обращения: 27.11.2020)

[95] Лурье Л., Маляров Л. Ленинградский фронт – СПб: БХВ-Петербург, 2012. 272 с.

[96] Лурье Л., Маляров Л. Глава 6. Ленинградский холокост / Ленинградский фронт. – СПб: БХВ-Петербург, 2012. URL: https://military.wikireading.ru/43464 (дата обращения: 27.11.2020)

[97] Полковникова Т.А. Холокост и Блокада Ленинграда: две трагедии второй мировой войны на страницах дневников Анны Франк и Лены Мухиной // Преподавание истории в школе. 2019. № 5. С. 78-82; Лурье Л.Я. Глава 4. Ленинградский холокост / Без Москвы. – СПб: «БХВ-Петербург», 2014. [Электронный ресурс] URL: https://litresp.ru/chitat/ru/Л/lurje-lev-yakovlevich/bez-moskvi/6 (дата обращения: 29.11.2020)

[98] Хрулева Т. Ленинградский холокост как приговор режиму. Откровенный разговор о блокаде неприемлем и опасен для нынешней власти, считает историк Даниил Коцюбинский // Росбалт. 09.05.2019. URL: https://www.rosbalt.ru/piter/2019/05/09/1760257.html (дата обращения: 29.11.2020)

[99] Коцюбинский Д. Какая память о Блокаде нужна городу? // Город 812. 08.08.2019. URL: http://gorod-812.ru/kakaya-pamyat-o-blokade-nuzhna-gorodu/ (дата обращения: 29.11.2020)

[100] Коцюбинский Д.А. Сталин был готов сдать Ленинград – помешали немцы // Live Journal. 18.02.2014. URL: https://kotsubinsky.livejournal.com/419274.html (дата обращения: 29.11.2020); Коцюбинский Д. «Если необходимость заставит сдать Ленинград» // Новая газета – Санкт- Петербург. 18.02.2014. URL: http://novayagazeta.spb.ru/articles/8421/ (дата обращения: 29.11.2020)

[101] Коцюбинский Д. Какая память о Блокаде нужна городу?..

[102] Лурье Л.Я. Глава 4. Ленинградский холокост / Без Москвы. – СПб: «БХВ-Петербург», 2014. [Электронный ресурс] URL: https://litresp.ru/chitat/ru/Л/lurje-lev-yakovlevich/bez-moskvi/6 (дата обращения: 29.11.2020)

[103] Лурье Л. Лев Лурье: мифы и быль о блокаде // Деловой Петербург. 30.01.2015. URL: https://www.dp.ru/a/2015/01/30/Mifi_i_bil_o_blokade/ (дата обращения: 29.11.2020)

[104] Блокада – эффект присутствия // 100 ТВ. 16.05.2010. URL: https://web.archive.org/web/20100518120234/http://www.tv100.ru/video/view/31314/ (дата обращения: 29.11.2020)

[105] Блокада: эффект присутствия // YouTube. URL: https://www.youtube.com/watch?v=rVbE7eHXz5I (дата обращения: 29.11.2020)

[106] Нараленкова О. Телеканалы запускают «блокадную» программу // Российская газета. 27.01.2014.

[107] Театр поколений. Документальный спектакль о блокаде «67/871» // Театр поколений. URL: https://teatr-pokoleniy.com/afisha/67/871.-dokumentalnyij-spektakl-o-blokade (дата обращения: 29.11.2020)

[108] Артеменко Г. Я хочу, чтобы ты знал // MR7.ru. 06.06.2018. URL: https://mr-7.ru/articles/183846/ (дата обращения: 29.11.2020)

[109] Малобенский А. Российский режиссёр снял комедию о блокадном Ленинграде. Её уже требуют запретить, но у автора другое мнение // Medialeaks. 15.10.2018. URL: https://medialeaks.ru/1510mav-blokada-comedy/ (дата обращения: 29.11.2020)

[110] Андрей Звягинцев хочет снять фильм о блокаде Ленинграда // Росбалт. 06.11.2018. URL: https://rosbalt.ru/piter/2018/11/06/1744383.html (дата обращения: 29.11.2020)

[111] В Петербурге состоялась премьера фильма «Спасти Ленинград» // НТВ. 25.01.2019. URL: https://www.ntv.ru/novosti/2143181/ (дата обращения: 29.11.2020)

[112] Товарищ Тень. Спасти Ленинград (2019) // Кинопотрошители. 13.03.2019. URL: https://movie-rippers.livejournal.com/407346.html (дата обращения: 29.11.2020)

[113] Глезеров С. Как говорить о блокаде. Нужен ли Петербургу новый музей? // Санкт-Петербургские ведомости. 2018. 05.09.2018. URL: https://spbvedomosti.ru/news/nasledie/kak_govorit_o_blokade/ (дата обращения: 29.11.2020)

[114] Артеменко Г. Вердикт именем Путина // MR7.ru. 22.10.2019. URL: https://mr-7.ru/articles/209587/ (дата обращения: 29.11.2020)

[115] «А собственно музея… в городе не осталось»… С. 192-193.

[116] Ломагин Н. Память о блокаде // Президентский центр Бориса Ельцина. 25.12.2019. URL: https://www.youtube.com/watch?v=O7unjSKxiz8 (дата обращения: 29.11.2020)

[117] Коцюбинский Д. Блокада памяти // АПН. 26.01.2009. URL: http://www.apn-spb.ru/publications/comments4765.htm#comments (дата обращения: 29.11.2020)

[118] Там же.

[119] Цит. по: Коцюбинский Д. Может ли день снятия блокады быть праздником // Город 812. 02.02.2009. URL: http://www.online812.ru/2009/02/02/013/ (дата обращения: 29.11.2020)

[120] Коцюбинский Д. Блокада памяти…

[121] Цит. по: Коцюбинский Д. Блокада памяти // АПН. 26.01.2009. URL: http://www.apn-spb.ru/publications/comments4765.htm#comments (дата обращения: 29.11.2020)

[122] Боген Л. Блокадная зима глазами подростка // Город 812. 02.02.2009. URL: http://www.online812.ru/2009/02/02/013/ (дата обращения: 29.11.2020)

[123] Лурье Л. Мифы и быль о блокаде // Деловой Петербург. 30.01.2015. URL: https://www.dp.ru/a/2015/01/30/Mifi_i_bil_o_blokade/ (дата обращения: 29.11.2020)

[124] Андрей Рысев // Facebook. 10.09.2016. URL: https://www.facebook.com/rysev.an/posts/1206937756013984 (дата обращения: 29.11.2020)

[125] В День памяти жертв блокады, 8 сентября, в Санкт-Петербурге пройдут торжественно-траурные мероприятия // BW4U.RU. 08.09.2016. URL: https://bw4u.ru/novosti/12359/ (дата обращения: 29.11.2020)

[126] Даниил Коцюбинский // Facebook. 10.09.2016. URL: https://www.facebook.com/daniel.kotsiubinsky/posts/1134305419949901 (дата обращения: 29.11.2020)

[127] Дымарский В. Цена победы. Битва за Ленинград. В гостях историк Даниил Коцюбинский // Эхо Москвы. 30.07.2016. URL: https://echo.msk.ru/programs/victory/1810196-echo/ (дата обращения: 29.11.2020)

[128] Коцюбинский Д. День начала Блокады: размышление о «рамках памяти» // РБК. 15.09.2016. URL: https://www.rbc.ru/spb_sz/15/09/2016/57da75519a7947908b3a9be4 (дата обращения: 29.11.2020)

[129] Антонов Е. В день начала блокады в Петербурге пройдет массовая акция памяти, на которой прочтут тысячи имен погибших. Зачем это нужно и как найти информацию об умерших родственниках самостоятельно // Бумага. 06.09.2018. URL: https://paperpaper.ru/v-den-nachala-blokady-v-peterburge-pro/ (дата обращения: 29.11.2020)

[130] Там же.

[131] Лурье Л. Не дать забыть, как падал ленинградец // Фонтанка.ру. 2019. 21.08.2019. URL: https://www.fontanka.ru/2019/08/21/098/ (дата обращения: 29.11.2020)

[132] Глезеров С. Как говорить о блокаде. Нужен ли Петербургу новый музей? // Санкт-Петербургские ведомости. 2018. 05.09.2018. URL: https://spbvedomosti.ru/news/nasledie/kak_govorit_o_blokade/ (дата обращения: 29.11.2020)

[133] Цит. по: Глезеров С. Как говорить о блокаде. Нужен ли Петербургу новый музей? // Санкт-Петербургские ведомости. 2018. 05.09.2018. URL: https://spbvedomosti.ru/news/nasledie/kak_govorit_o_blokade/ (дата обращения: 29.11.2020)

[134] Там же.

[135] Там же.

[136] Там же.

[137] Полякова Н. Город у залива. [Адрес подборки сетевых слайдов с текстом стихотворения] URL: https://yandex.ru/images/search?from=tabbar&text=%D0%B2%20%D0%BE%D1%81%D0%B5%D0%BD%D0%BD%D0%B5%D0%BC%20%D1%82%D1%83%D0%BC%D0%B0%D0%BD%D0%B5%20%D0%B2%20%D1%8F%D0%BD%D0%B2%D0%B0%D1%80%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%BC%20%D1%81%D0%BD%D0%B5%D0%B3%D1%83%20%D1%81%D1%82%D0%BE%D0%B8%D1%82%20%D0%BB%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%BD%D0%B3%D1%80%D0%B0%D0%B4%20%D0%BD%D0%B0%20%D0%BC%D0%BE%D1%80%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%BC%20%D0%B1%D0%B5%D1%80%D0%B5%D0%B3%D1%83 (дата обращения: 29.11.2020)

[138] Государственный мемориальный музей обороны и блокады Ленинграда. URL: http://blokadamus.ru/ (дата обращения: 29.11.2020)

[139] Патриотическое объединение «Ленрезерв». URL: http://lenrezerv.ru/ (дата обращения: 29.11.2020)

[140] Развитием Музея обороны и блокады Ленинграда и его филиальной сети будет заниматься рабочая группа // Официальный сайт Администрации Санкт-Петербурга. 06.12.2019. URL: https://www.gov.spb.ru/press/governor/178888/ (дата обращения: 29.11.2020)

[141] Коцюбинский Д. Какой не должна быть память о блокаде // Новая газета – Санкт-Петербург. 23.11 2017 13:52. URL: http://novayagazeta.spb.ru/articles/11350/ (дата обращения: 29.11.2020)

[142] Неприкосновенный запас. Дебаты о политике и культуре. 2019. № 5 (127); Неприкосновенный запас. Дебаты о политике и культуре. 2019. № 6 (128).

[143] Калинин И.А., Мельникова Е.А., Чуйкина С. Ленинград (1941-2019): нарыв блокады…

[144] Мединский не стал комментировать комедию о блокаде Ленинграда // Росбалт. 19.10.2018. URL: https://rosbalt.ru/russia/2018/10/19/1740342.html (дата обращения: 29.11.2020); Мягков М. Кто хочет осквернить память блокадного Ленинграда? // Аргументы и факты. 16.11.2018. URL: https://aif.ru/society/opinion/kto_hochet_oskvernit_pamyat_blokadnogo_leningrada (дата обращения: 29.11.2020); Волчек Д. Застолье в блокадном Ленинграде. Алексей Красовский – о фильме «Праздник»// Радио Свобода. 04.01.2019. URL: https://www.svoboda.org/a/29689984.html (дата обращения: 29.11.2020)

[145] Оскорбившие блокадников футболки от «Бургер Кинга» утилизировали // Росбалт. 26.10.2018. https://m.rosbalt.ru/piter/2018/10/26/1742079.html (дата обращения: 29.11.2020)

[146] На Невском закрасили надпись «При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна» // Комсомольская правда в Петербурге. 19.11.2018. URL: https://www.spb.kp.ru/daily/26909/3955093 (дата обращения: 29.11.2020)

[147] 75-ю годовщину полного снятия блокады Ленинграда отметят военным парадом // Коммерсант. 16.11.2018. URL: https://www.kommersant.ru/doc/3803872 (дата обращения: 29.11.2020); Юбилей снятия блокады Ленинграда отметят военным парадом на Дворцовой площади // Бумага. 17.11.2018. URL: https://paperpaper.ru/papernews/2018/11/17/yubilej-snyatiya-blokady-leningrada-otm/ (дата обращения: 29.11.2020)

[148] Блокадники выступили против парада в Петербурге // Росбалт. 20.11.2018. URL: https://rosbalt.ru/piter/2018/11/20/1747789.html (дата обращения: 30.11.2020)

[149] Чирин В. На 75-ю годовщину снятия блокады Минобороны проведет парад с танками и артиллерией на Дворцовой. За что эту идею критикуют петербуржцы и что говорят блокадники // Бумага. 28.01.2018. URL: https://paperpaper.ru/na-75-yu-godovshinu-snyatiya-blokady-minobor/ (дата обращения: 30.11.2020)

[150] Блокадники выступили против парада в Петербурге // Росбалт. 20.11.2018. URL: https://m.rosbalt.ru/piter/2018/11/20/1747789.html (дата обращения: 30.11.2020)

[151] Жукова П. Петербуржцы просят отменить парад к 75-летию освобождения Ленинграда от блокады. Они считают, что «торжественному маршу» не место 27 января // Комсомольская правда Петербург. 20.11.2018. URL: https://www.spb.kp.ru/daily/26910/3955856/ (дата обращения: 30.11.2020)

[152] Вишневский Б. // Facebook. 20.11.2018. URL: https://www.facebook.com/visboris/posts/1916162778461891 (дата обращения: 30.11.2020)

[153] Нет торжественному военному маршу в День блокадной памяти и скорби. (27 января). Петиция, адресованная Временно исполняющий обязанности губернатора Санкт-Петербурга Беглову А.Д. // Change.org. URL: https://www.change.org/p/временно-исполняющий-обязанности-губернатора-санкт-петербурга-беглов-а-д-нет-торжественному-военному-маршу-в-день-блокадной-памяти-и-ско-23255e4d-d70b-4af3-8a03-0a8207648d75?fbclid=IwAR1XcsaUcti3qM2-k_pFoFkB1S8bGpkc_A5brDvdffnmCvzHNfsimvkPE7M (дата обращения: 30.11.2020)

[154] Шароградский А. День снятия блокады – это о людях, а не о победах

[155] Ряд общественных деятелей Петербурга просят отменить парад в «день блокады» // REGNUM. 20.11.2018. URL: https://regnum.ru/news/polit/2522321.html (дата обращения: 30.11.2020); Жукова П. Петербуржцы просят отменить парад к 75-летию освобождения Ленинграда от блокады. Они считают, что «торжественному маршу» не место 27 января // Комсомольская правда Петербург. 20.11.2018. URL: https://www.spb.kp.ru/daily/26910/3955856/ (дата обращения: 30.11.2020); Блокадники выступили против парада в Петербурге // Росбалт. 20.11.2018. URL: https://m.rosbalt.ru/piter/2018/11/20/1747789.html?fbclid=IwAR2w4-ubc25_mHaZE62KDUJ03GDN6nvJ0Hkj1B584SB2rcbN3j5QJzDGe-o (дата обращения: 30.11.2020); Ежова Е. Петербуржцы выступают против парада в День снятия блокады. Активисты собирают подписи к петиции об отмене военного торжества // Интересный Питер. 21.11.2018. URL: http://piter.my/event/623757/ (дата обращения: 30.11.2020); Жители Петербурга выступили против проведения военного марша в День снятия блокады // LUNA-INFO.RU. 21.11.2018. URL: https://luna-info.ru/citylife/protiv-marsha/ (дата обращения: 30.11.2020); Артеменко Г. Парад или минута тишины? // MR7.ru. 21 ноября 2018. URL: https://mr-7.ru/articles/193434/ (дата обращения: 30.11.2020); В Петербурге собирают подписи против военного парада в День снятия блокады. Письмо об отмене мероприятия поддержали блокадники и их родные // Бумага. 21.11.2018. URL: https://paperpaper.ru/papernews/2018/11/21/v-peterburge-sobirayut-podpisi-protiv/ (дата обращения: 30.11.2020); Шароградский А. День снятия блокады – это о людях, а не о победах…; Пашинина А. «Не время торжествовать, когда такой тяжелый груз вины». Блокадники, историки и политики — о том, уместно ли проводить военный парад в День снятия блокады Ленинграда // Росбалт. 22.01.2018. URL: https://www.rosbalt.ru/piter/2018/11/22/1748292.html; Сатановский С. «Абсолютно неадекватно скорбному смыслу». Власти объявили о военном параде с танками в центре Петербурга в честь 75-летия снятия блокады. Блокадники выступили против // Новая газета – Санкт-Петербург. 23.11.2018. URL: https://novayagazeta.ru/articles/2018/11/23/78682-ne-pustit-tanki-na-dvortsovuyu?fromtg=1%3Futm_source%3Dnovaya (дата обращения: 30.11.2020); Плотникова А. Инициатива «массовиков-затейников в погонах» не находит поддержки у петербуржцев // Голос Америки. 26.11.2018. URL: https://www.golosameriki.com/a/saint-petersburg-against-military-parade/4673998.html (дата обращения: 30.11.2020); Чирин В. На 75-ю годовщину снятия блокады Минобороны проведет парад с танками и артиллерией на Дворцовой. За что эту идею критикуют петербуржцы и что говорят блокадники // Бумага. 28.01.2018. URL: https://paperpaper.ru/na-75-yu-godovshinu-snyatiya-blokady-minobor/ (дата обращения: 30.11.2020); «Это о людях, а не о победах». В российском Петербурге просят отменить парад в день снятия блокады» // Новости Крыма сегодня. URL: http://crimea-news.info/eto-o-ludiah-a-ne-o-pobedah-v-rossiiskom-peterbyrge-prosiat-otmenit-parad-v-den-sniatiia-blokady/ (дата обращения: 30.11.2020); Silke Bigalke. Moskau missbraucht das Gedenken an Leningrad [«Москва злоупотребляют памятью о Ленинграде»] // Süddeutsche Zeitung. 24.01.2019. URL: https://www.sueddeutsche.de/politik/russland-wehrmacht-leningrad-weltkrieg-1.4300914 (дата обращения: 30.11.2020)

[156] Нет торжественному военному маршу в День блокадной памяти и скорби. (27 января). Петиция, адресованная Временно исполняющий обязанности губернатора Санкт-Петербурга Беглову А.Д. // Change.org. URL: https://www.change.org/p/временно-исполняющий-обязанности-губернатора-санкт-петербурга-беглов-а-д-нет-торжественному-военному-маршу-в-день-блокадной-памяти-и-ско-23255e4d-d70b-4af3-8a03-0a8207648d75?fbclid=IwAR1XcsaUcti3qM2-k_pFoFkB1S8bGpkc_A5brDvdffnmCvzHNfsimvkPE7M (дата обращения: 30.11.2020)

[157] Сатановский С. «Абсолютно неадекватно скорбному смыслу»…

[158] Нет торжественному военному маршу в День блокадной памяти и скорби. Почему это важно // Change.org. URL: https://www.change.org/p/временно-исполняющий-обязанности-губернатора-санкт-петербурга-беглов-а-д-нет-торжественному-военному-маршу-в-день-блокадной-памяти-и-ско-23255e4d-d70b-4af3-8a03-0a8207648d75/c?source_location=petition_show (дата обращения: 30.11.2020)

[159] Артеменко Г. Парад или минута тишины…

[160] Шароградский А. День снятия блокады – это о людях, а не о победах…

[161] Новая милитаризация: почему в Петербурге протестуют против парада // РБК. 21.11.2018. URL: https://www.rbc.ru/spb_sz/21/11/2018/5bf509ff9a794772e5c5d99c (дата обращения: 30.11.2020)

[162] Жукова П. Петербуржцы просят отменить парад к 75-летию освобождения Ленинграда от блокады. Они считают, что «торжественному маршу» не место 27 января // Комсомольская правда Петербург. 20.11.2018. URL: https://www.spb.kp.ru/daily/26910/3955856/ (дата обращения: 30.11.2020)

[163] Спикер ЗакСа Петербурга выступил за парад 27 января, против которого были блокадники // Росбалт. 21.11.2018. URL: https://m.rosbalt.ru/piter/2018/11/21/1748050.html (дата обращения: 30.11.2020)

[164] Плотникова А. Инициатива «массовиков-затейников в погонах»…

[165] Спикер ЗакСа Петербурга выступил за парад 27 января, против которого были блокадники // Росбалт. 21.11.2018. URL: https://m.rosbalt.ru/piter/2018/11/21/1748050.html (дата обращения: 30.11.2020)

[166] Артеменко Г. Парад или минута тишины…

[167] Пашинина А. «Не время торжествовать, когда такой тяжелый груз вины»…

[168] Флора Геращенко // Фотострана. URL: https://fotostrana.ru/user/42274286/ (дата обращения: 30.11.2020)

[169] Флора Геращенко: «Это подлое предательство блокадников» // Справедливая Россия. Региональное отделение партии в Мурманской области. 05.12.2016. URL: https://murmansk.spravedlivo.ru/005142933.html (дата обращения: 30.11.2020)

[170] Парад в день ленинградской победы не может никого оскорбить — блокадница // REGNUM. – 20.11.2018. URL: https://regnum.ru/news/polit/2522508.html (дата обращения: 30.11.2020)

[171] Первый губернатор Петербурга Владимир Яковлев: Военный парад на Дворцовой 27 января нужен, чтобы сохранить память // Фонтанка.ру. 21.11.2018. URL: https://www.fontanka.ru/2018/11/21/070/ (дата обращения: 30.11.2020)

[172] Андрей Сидорчик // Аргументы и факты. Федеральный АиФ. – URL: https://aif.ru/opinion/author/1174 (дата обращения: 30.11.2020)

[173] Лукницкий П. Н. По дымному следу: Очерки и главы из фронтового дневника. — М.: ДОСААФ, 1973. 272 с.

[174] Сидорчик А. Повод для скорби. Кому не нравится парад в честь снятия блокады Ленинграда? // Аргументы и факты. 22.11.2018. URL: https://aif.ru/politics/russia/povod_dlya_skorbi_komu_ne_nravitsya_parad_v_chest_snyatiya_blokady_leningrada (дата обращения: 30.11.2020)

[175] Историк выступил против попытки запретить парад в день ленинградской победы // REGNUM. 23.11.2018. URL: https://regnum.ru/news/economy/2524650.html (дата обращения: 30.11.2020)

[176] Новая милитаризация: почему в Петербурге протестуют против парада…

[177] Гилинский Я. Милитаристская память о блокаде – недопустима // Город 812. 26.11.2018. URL: https://gorod-812.ru/militaristskaya-pamyat-o-blokade-nedopustima/ (дата обращения: 30.11.2020)

[178] Цит. По: Новая милитаризация: почему в Петербурге протестуют против парада…

[179] Цит. по: Пашинина А. «Не время торжествовать, когда такой тяжелый груз вины»…

[180] Цит. по: Плотникова А. Инициатива «массовиков-затейников в погонах»…

[181] Цит. по: Пашинина А. «Не время торжествовать, когда такой тяжелый груз вины»…

[182] Там же.

[183] Цит. по: Шароградский А. День снятия блокады – это о людях, а не о победах…

[184] Дмитриева Л. // Facebook. 21.11.2018. URL: https://www.facebook.com/permalink.php?story_fbid=2087017338016805&id=100001256773300 (дата обращения: 30.11.2020)

[185] Цит. по: Плотникова А. Инициатива «массовиков-затейников в погонах»…

[186] Артеменко Г. Парад или минута тишины…

[187] Цит. по: Шароградский А. День снятия блокады – это о людях, а не о победах…

[188] Почему 27 января нельзя маршировать на Дворцовой и петь веселые песни. В интервью «МК в Питере» историк Даниил Коцюбинский рассказал, зачем во время войны замалчивали историю блокады и как это делают сейчас // МК в Питере. 28.11.2018. URL: https://spb-mk-ru.turbopages.org/spb.mk.ru/s/social/2018/11/28/pochemu-27-yanvarya-nelzya-marshirovat-na-dvorcovoy-i-pet-veselye-pesni.html (дата обращения: 30.11.2020)

[189] Цит. по: Перл Р. «Народные гуляния на костях». Что думают петербуржцы о параде в годовщину снятия блокады Ленинграда // RTVI. 21.11.2018. URL: https://rtvi.com/stories/chto-dumayut-peterburzhtsy-o-parade-v-godovshchinu-snyatiya-blokady-leningrada/ (дата обращения: 30.11.2020)

[190] Шкуренок Н. «Будем предупреждать людей, что они могут столкнуться с информацией, вызывающей эмоциональное потрясение». В Петербурге спорят о будущем музее блокады // Сolta. 30.11.2018. URL: https://www.colta.ru/articles/specials/19886-budem-preduprezhdat-lyudey-chto-oni-mogut-stolknutsya-s-informatsiey-vyzyvayuschey-emotsionalnoe-potryasenie (дата обращения: 30.11.2020)

[191] Пашинина А. «Не время торжествовать, когда такой тяжелый груз вины»…

[192] Там же.

[193] Артеменко Г. Парад или минута тишины…

[194] Шкуренок Н. «Будем предупреждать людей…»

[195] Новая милитаризация: почему в Петербурге протестуют против парада…

[196] [Коцюбинский Д.] Цит. по: Плотникова А. Инициатива «массовиков-затейников в погонах»…

[197] В Смольном заявили, что не могут повлиять на проведение парада в День снятия блокады // Росбалт. 27.11.2018. URL: https://m.rosbalt.ru/piter/2018/11/27/1749225.html (дата обращения: 30.11.2020)

[198] Журналист Коцюбинский не понимает, кто управляет сейчас Петербургом — Беглов или Минобороны // 812’ONLINE. 27.11.2018. URL: https://online812.ru/2018/11/27/009/ (дата обращения: 30.11.2020)

[199] Соколовская Н. // Facebook. 22.11.2018. URL: https://www.facebook.com/sapa.spb/posts/971565369717097 (дата обращения: 30.11.2020)

[200] Коцюбинский Д. // Facebook. 01.12.2018. URL: https://www.facebook.com/daniel.kotsiubinsky/posts/2133184020062031 (дата обращения: 30.11.2020)

[201] Сатановский С. «Абсолютно неадекватно скорбному смыслу»…

[202] В Смольном осудили спекуляции о параде в честь снятия блокады Ленинграда // REGNUM. 27.11.2018. URL: https://regnum.ru/news/polit/2527175.html (дата обращения: 30.11.2020)

[203] Блокадники и ветераны Петербурга одобрили парад в честь Дня снятия блокады // REGNUM. 30.11.2018. URL: https://regnum.ru/news/society/2529227.html (дата обращения: 30.11.2020)

[204] Волобуев Василий Тихонович // Санкт-Петербургская общественная организация ветеранов. URL: http://veteranleningradspb.ru/rukovoditeli/volobuev-vasiliy-tihonovich.html (дата обращения: 30.11.2020)

[205] Крылова А. Елена Тихомирова: После эвакуации отец искал меня три года и нашел только чудом. Председатель общества «Жители блокадного Ленинграда» рассказала «КП», как спаслась из осажденного города и едва не осталась в детском доме // Комсомольская правда Петербург. 07.05.2017. URL: https://www.spb.kp.ru/daily/26676.7/3697843/ (дата обращения: 30.11.2020)

[206] Беглов о параде в День снятия блокады: Нельзя лишать ветеранов праздника // REGNUM. 04.12.2018. URL: https://regnum.ru/news/polit/2531358.html (дата обращения: 30.11.2020)

[207] Коцюбинский Д. Петербургу не нужен градоначальник, который не слышит и не понимает город и горожан // Город 812. 05.12.2018. URL: https://gorod-812.ru/peterburgu-ne-nuzhen-gradonachalnik-kotoryiy-ne-slyishit-i-ne-ponimaet-gorod-i-gorozhan/ (дата обращения: 30.11.2020)

[208] Беглов отказался отменять военный парад в День снятия блокады. Вместо марша предлагали устроить минуту молчания // Интернет-газета «Карповка». 11.12.2018. URL: https://karpovka.com/2018-12-11/beglov-otkazalsya-otmenyat-voennyj-pa/ (дата обращения: 30.11.2020); Беглов объяснил, почему состоится парад к 75-летию освобождения Ленинграда // Аргументы и факты. 11.12.2018. URL: https://spb.aif.ru/politic/situation/beglov_obyasnil_pochemu_sostoitsya_parad_k_75-letiyu_osvobozhdeniya_leningrada (дата обращения: 30.11.2020); Беглов объяснил назначение военного парада в День снятия блокады Ленинграда // REGNUM. 11.12.2018. URL: https://regnum.ru/news/polit/2535291.html (дата обращения: 30.11.2020); Марш будет: врио губернатора ответил, как Петербург отметит юбилей снятия блокады // REGNUM. 11.12.2018. URL: https://regnum.ru/news/polit/2535291.html (дата обращения: 30.11.2020)

[209] Цит. по: Борис Вишневский // Facebook. 11.12.2018. URL: https://www.facebook.com/photo?fbid=1943294859082016&set=a.125674190844101 (дата обращения: 30.11.2020)

[210] Там же.

[211] Там же.

[212] 75-ю годовщину полного снятия блокады Ленинграда отметят военным парадом // Коммерсант. 16.11.2018. URL: https://www.kommersant.ru/doc/3803872 (дата обращения: 30.11.2020)

[213] Почему 27 января нельзя маршировать на Дворцовой и петь веселые песни. В интервью «МК в Питере» историк Даниил Коцюбинский рассказал…

[214] Осипова Е. Осипова Елена. Художник. Гражданин // ВКонтакте. 16.01.2019. URL: https://vk.com/wall-146962015_1494 (дата обращения: 30.11.2020)

[215] Красиков В. Парад – как пляска на костях // Город 812. 18.01.2019. URL: https://gorod-812.ru/parad-kak-plyaska-na-kostyah/ (дата обращения: 30.11.2020)

[216] Добровольский А. Из-за парада годовщины снятия блокады Ленинграда разгорелся скандал. «В память о погибших не нужно бряцать оружием» // Московский комсомолец. 24.01.2019. URL: https://www.mk.ru/social/2019/01/24/izza-parada-godovshhiny-snyatiya-blokady-leningrada-razgorelsya-skandal.html (дата обращения: 30.11.2020)

[217] Клочкова К. Тролль в большом городе // Фонтанка.ру. 16.04.2018. URL: https://www.fontanka.ru/2018/04/16/088/ (дата обращения: 30.11.2020)

[218] «Блокада. Развенчивая мифы». Выпуск первый // ГОРОД+. 18.01.2019. URL: https://gorod-plus.tv/videos/55543 (дата обращения: 30.11.2020)

[219] «Блокада. Развенчивая мифы». Выпуск второй // ГОРОД+. 21.01.2019. URL: https://www.youtube.com/watch?v=KYtA2iT67Kc (дата обращения: 30.11.2020)

[220] В Петербурге пройдут мероприятия в годовщину снятия блокады Ленинграда // РИА Новости. 27.01.2019. URL: https://ria.ru/20190127/1549974072.html (дата обращения: 30.11.2020).

[221] Цит. по: Перл Р. «Народные гуляния на костях». Что думают петербуржцы о параде в годовщину снятия блокады Ленинграда // RTVI. 21.11.2018. URL: https://rtvi.com/stories/chto-dumayut-peterburzhtsy-o-parade-v-godovshchinu-snyatiya-blokady-leningrada/ (дата обращения: 30.11.2020)

[222] Кизыма Р. Парад, рэп и списки жертв: как Петербург отметил блокадный юбилей // https://www.rbc.ru/spb_sz/28/01/2019/5c4eb75d9a79470bede83309 (дата обращения: 30.11.2020)

[223] Беляев И. «Можем повторить» или «никогда больше»? Сетевые споры о блокаде // Радио Свобода. 28.01.2019. URL: https://www.svoboda.org/a/29734205.html (дата обращения: 30.11.2020)

[224] Соколов М. Пляски на блокаде // Радио Свобода. 29.01.2019. URL: https://www.svoboda.org/a/29739818.html (дата обращения: 30.11.2020)

[225] Шкуренок Н. «Будем предупреждать людей…»

[226] «Блокада. Развенчивая мифы». Выпуск пятый // ГОРОД+. 29.01.2019. URL: https://www.youtube.com/watch?v=CuccLgjPO0c (дата обращения: 30.11.2020)

[227] Историк Никита Ломагин привел статистику НКВД о каннибализме в блокаду // Город+. 29.01.2019. URL: https://gorod-plus.tv/article/55912 (дата обращения: 29.11.2020)

[228] Данилевич Е. «Белые пятна» блокады. Историк Никита Ломагин о её неизвестных страницах // Аргументы и факты. 25.01.2017.

[229] Беседин П. Блокада после Блокады: почему мы страшимся своих побед? // REGNUM. 29.01.2019. URL: https://regnum.ru/news/society/2562061.html (дата обращения: 30.11.2020)

[230] Розенбуам А. rozenbaum.ru // Instagram. 28.01.2019. URL: https://www.instagram.com/p/BtJwhqCgOKP/?from=article_link (дата обращения: 30.11.2020)

[231] Хрулева Т. Ленинградский холокост как приговор режиму. Откровенный разговор о блокаде неприемлем и опасен для нынешней власти, считает историк Даниил Коцюбинский // Росбалт. 09.05.2019. URL: https://www.rosbalt.ru/piter/2019/05/09/1760257.html (дата обращения: 30.11.2020)

[232] Коцюбинский Д. Какая память о Блокаде нужна городу?..

[233] Вольтская Т. «Вынужденное молчание, ложь, сокрытие фактов». Что мы не знаем о блокаде // Север.Реалии. 08.09.2019. URL: https://www.severreal.org/a/30151980.html (дата обращения: 30.11.2020)

[234] Гинзбург Л.Я. Записки блокадного человека // Нева. 1984. № 1. С. 84-108; Гинзбург Л. Литература в поисках реальности. Статьи. Эссе. Заметки. – Л.: Советский писатель. Ленинградское отделение, 1987. С. 334-392; Гинзбург Л. Человек за письменным столом: Эссе. Из воспоминаний. – Л.: Советский писатель. Ленинградское отделение, 1989. С. 517-598.

[235] Как и почему происходит дегероизация блокады Ленинграда? // Собака.ру. 25.10.2018. URL: http://www.sobaka.ru/city/books/80778 (дата обращения: 21.12.2020)

[236] Цит. по: Ливси Е. Даниил Гранин: беспощадная правда о блокаде…

[237] Гордеева К. Сергей Яров: «Они у меня в голове поселились и живут». Катерина Гордеева, автор фильма о блокаде «Голоса», поговорила с профессором Яровым, получившим «Просветителя» за книгу «Повседневная жизнь блокадного Ленинграда» о том, что делать Петербургу с собственной историей // Афиша Daily. 09.12.2014. URL: https://daily.afisha.ru/archive/vozduh/books/sergey-yarov-oni-u-menya-v-golove-poselilis-i-zhivut/ (дата обращения: 30.11.2020)

[238] Нет торжественному военному маршу в День блокадной памяти и скорби. (27 января). Петиция, адресованная Временно исполняющий обязанности губернатора Санкт-Петербурга Беглову А.Д. // Change.org. URL: https://www.change.org/p/временно-исполняющий-обязанности-губернатора-санкт-петербурга-беглов-а-д-нет-торжественному-военному-маршу-в-день-блокадной-памяти-и-ско-23255e4d-d70b-4af3-8a03-0a8207648d75?fbclid=IwAR1XcsaUcti3qM2-k_pFoFkB1S8bGpkc_A5brDvdffnmCvzHNfsimvkPE7M (дата обращения: 30.11.2020)

[239] Цит. по: Плотникова А. Инициатива «массовиков-затейников в погонах»…

[240] Коцюбинский Д. Какая память нужна Петербургу? // Youtube. Росбалт. 16.07.2020.
URL: https://youtu.be/OD7IwDt_5os (дата обращения: 30.11.2020)

[241] Историк Даниил Коцюбинский рассказал, какая память о Петербурге объединяет всех его жителей // Росбалт. 24.07.20. URL: https://www.rosbalt.ru/piter/2020/07/24/1855335.html (дата обращения: 30.11.2020)

[242] Цит. по: Сюткина М. В эпоху террора пропавших школьников не искали. Никита Благово о репрессиях, блокаде и старом Петербурге // Город 812. 07.05.2019. URL: https://gorod-812.ru/blagovo_blokada/ (дата обращения: 30.12.2020)

[243] Цит. по: Скрыпникова А. О ленинградской блокаде лучше забыть, чем лгать // Город 812. 17.07.2019. URL: https://gorod-812.ru/o-leningradskoy-blokade-luchshe-zabyit-chem-lgat/ (дата обращения: 30.12.2020)

[244] Цит. по: Мельман О. «Я не помню, как кончилась война. Было столько раненых, что нам было не до того» // Город 812. 08.05.2019. URL: https://gorod-812.ru/kak-konchilas-voyna/ (дата обращения: 30.12.2020)

[245] Каплан Л: «Это день памяти и скорби! А не парада и бряцания оружием» // Город 812. 22.06.2020. URL: https://gorod-812.ru/lev-kaplan-eto-den-pamyati-i-skorbi/ (дата обращения: 30.12.2020)

[246] Ломагин Н. Память о блокаде // Ельцин Центр. 25.12.2019. URL: https://www.youtube.com/watch?v=O7unjSKxiz8 (дата обращения: 30.12.2020)

[247] Кизыма Р. Беглов отказался от парада на День освобождения Ленинграда // РБК Петербург. 24.12.2019. URL: https://www.rbc.ru/spb_sz/24/12/2019/5e01c20f9a7947c9bc189a42?from=from_main&fbclid=IwAR1ACJ88lskrcaiIAns3egkgQkhtsqByiGmVfN5Up88SDYbSAWEwvNSfc74 (дата обращения: 30.12.2020)

[248] Алиева С. Лев Лурье — о том, почему в Петербурге так и не осмыслили блокаду и не появилась культура скорби. По материалам лекции, прочитанной 27 января в киноцентре «Родина». Записала Сабина Алиева // Собака.ru. 29.01.2020. URL: https://www.sobaka.ru/city/society/102553 (дата обращения: 30.12.2020)

[249] Гребнев А. На последнем берегу. Эвакуация союзников из Дюнкерка // Warspot. 26.05.2015. URL: https://warspot.ru/3222-na-poslednem-beregu-evakuatsiya-soyuznikov-iz-dyunkerka (дата обращения: 30.12.2020)

[250] «Не Дюнкерком единым»: морские эвакуации Второй мировой, изменившие историю // Аргументы и факты. Украина. 27.07.2017. URL: https://aif.ua/society/social/ne_dyunkerkom_edinym_morskie_evakuacii_vtoroy_mirovoy_izmenivshie_istoriyu (дата обращения: 30.12.2020)

[251] Лурье Л.Я. Без Москвы…

[252] Данилевич Е. «Белые пятна» блокады. Историк Никита Ломагин о её неизвестных страницах // Аргументы и факты. 25.01.2017.

[253] Алиева С. Лев Лурье — о том, почему в Петербурге так и не осмыслили блокаду…

[254] История одной семьи. База данных о жителях блокадного Ленинграда // Яндекс Дзен. 20.05.2020. URL: https://zen.yandex.ru/media/familyhistory/baza-dannyh-o-jiteliah-blokadnogo-leningrada-5ec532f3e5a7137a07dace22 (дата обращения: 30.12.2020)

[255] Книга памяти Блокадного Ленинграда. URL: http://map.blockade.spb.ru/ (дата обращения: 30.12.2020)

[256] Список жителей дома по адресу: Басков переулок, 12 // Книга памяти Блокадного Ленинграда. URL: http://map.blockade.spb.ru/baskov-12/?filterLoss=Y&nav=page-4 (дата обращения: 30.12.2020)

[257] Музы сопротивления. Ради жизни // Коммерсантъ. 21.09.2020. URL: https://www.kommersant.ru/doc/4500876 (дата обращения: 30.12.2020)

[258] «Музы сопротивления: хрупкий голос непреклонного города» // Санкт-Петербургский театр музыкальной комедии. URL: https://muzcomedy.ru/playbill/playbill/2020/november/14/muzy_soprotivleniya_hrupkij_golos_nepreklonnogo_goroda_posvyawenie_artistam_blokadnogo_leningrada/ (дата обращения: 30.12.2020)

[259] «Дневник памяти» // АППО. 07.05.2020. URL: https://spbappo.ru/новости/дневник-памяти/ (дата обращения: 30.12.2020)

[260] В помощь педагогическим работникам по патриотическому воспитанию представляем трейлер проекта медиацентра СПб АППО «Дневник памяти» к 75-летию Победы в Великой Отечественной войне // Медиацентр. URL: http://media-appo.ucoz.ru/ (дата обращения: 30.12.2020)

 

Поделиться ссылкой: