БОЛЬШЕ, ЧЕМ КОВИД. АВТОРИТАРНЫЙ РЕЖИМ И РОССИЙСКОЕ ОБЩЕСТВО ПЕРЕД ЛИЦОМ ПАНДЕМИИ
Настоящий доклад представляет анализ социальных аспектов развития эпидемии коронавируса в России, ответа на нее российских властей, особенностей общественной реакции на угрозы и вызовы эпидемии и, наконец, ее предварительных последствий. Особенности эпидемии Ковид-19 превращают ее в своего рода социальный тест — разные общества дают разный ответ на вопрос о допустимых экономических, социальных и человеческих потерях, которые они способны и готовы понести. В докладе прослеживается взаимосвязь политических, социальных, административных и экономических факторов, определивших характер этого ответа в России. Анализируются различные «профили жесткости» реакции на пандемию правительств разных стран и стратегий экономической поддержки. Выделяются две базовые модели реакции социума на пандемию – «солидаристский» и «абсентеистский». В докладе также произведена оценка уровня избыточной смерти в период пандемии и дана оценка уровня избыточных потерь — потенциального уровня избыточной смертности при иных стратегиях ответа. Даны объяснения стойкого нежелания российского населения вакцинироваться и провала кампании вакцинации, ставшего причиной дополнительных потерь в ходе третьей волны пандемии.
ОСНОВНЫЕ ГИПОТЕЗЫ И ВЫВОДЫ
РАЗДЕЛ 1.
Евсей Гурвич. ЖЕСТКОСТЬ АНТИКОВИДНЫХ МЕР: РОССИЙСКИЙ И МЕЖДУНАРОДНЫЙ ОПЫТ
РАЗДЕЛ 2.
Татьяна Михайлова. ИЗБЫТОЧНАЯ СМЕРТНОСТЬ В ПЕРИОД ПАНДЕМИИ COVID-19: РОССИЯ И ЗАРУБЕЖНЫЕ СТРАНЫ
РАЗДЕЛ 3.
РАЗДЕЛ 4.
Кирилл Рогов. КОВИДНЫЙ АБСЕНТЕИЗМ: АВТОРИТАРНЫЙ РЕЖИМ И ОБЩЕСТВО ПЕРЕД ЛИЦОМ ПАНДЕМИИ
МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПОДХОДЫ
В настоящий момент российское общество столкнулось с третьей и, видимо, самой сильной волной пандемии ковида. Парадоксальность ситуации состоит в том, что Россия одной из первых в мире создала и запустила в серийное производство вакцину от коронавируса. Несмотря на это вакцинация населения оказалась провалена, и сегодня страна сталкивается с самым высоким уровнем ежедневной смертности. Эта ситуация с особой остротой ставит вопрос о том, каков был общий ответ российского государства и общества на вызовы пандемии и что стало причиной нынешней ситуации. Почему Россия терпит поражение в борьбе с пандемией?
Настоящий доклад представляет анализ социальных аспектов развития эпидемии коронавируса в России, ответа на нее российских властей, особенностей общественной реакции на угрозы и вызовы пандемии и, наконец, ее предварительных последствий. Особенности пандемии Covid-19 превращают ее в своего рода социальный тест — разные общества дают разный ответ на вопрос о допустимых экономических, социальных и человеческих потерях, которые они способны и готовы понести. Мы попытались проследить взаимосвязь политических, социальных, административных и экономических факторов, определивших характер этого ответа в России.
В первом разделе проанализирован характер и уровень жесткости мер российских властей на вызов пандемии. Сделать это можно благодаря «оксфордскому проекту», который суммирует все данные о тех ограничениях, которые вводились в разных странах мира, чтобы ей противодействовать. Были выявлены несколько профилей реакции разных стран на пандемию на протяжении 2020–2021 годов и особенности динамики ограничений в России.
Во втором разделе проанализирована реальная динамика и последствия распространения пандемии в России . На сегодняшний день предметом консенсуса является тезис, что в целях сравнительного исследования самым надежным показателем течения пандемии и ее последствий является избыточная смертность. Этот показатель не зависит от различий протоколов диагностики, качества статистики и протоколов определения и фиксации причин смерти в разных странах.
В третьем разделе анализируется экономический ответ российских властей на вызовы пандемии. Степень жесткости карантинных мер и эффективность их имплементации тесно связаны с тем уровнем поддержки, который власти готовы оказывать экономике и гражданам.
Наконец, в четвертом разделе прослеживаются особенности реакции на пандемию и меры противодействия ей со стороны российского населения и предпринята попытка обрисовать общую картину ответа российского государства и общества на вызовы пандемии.
ОСНОВНЫЕ ВЫВОДЫ
Согласно предложенной в настоящем докладе модели расчетов, избыточная смертность в России с марта 2020 по май 2021 года составила около 530 тыс. человек. Фактический уровень смертности превышал смоделированный естественный уровень на 26% (в отличие от других расчетов в модели учитывалась тенденция к снижению смертности, наблюдавшаяся в предшествующие годы в России). Эти цифры не включают потери развернувшейся в настоящий момент третьей волны. Что стало причиной столь высокого уровня потерь и низкой готовности страны к третьей волне пандемии? Ответы на эти вопросы – главная задача настоящего доклада.
Первоначальный ответ российских властей на распространение коронавируса был жестким, своевременным и эффективным. Введенные в конце марта ограничения были более жесткими, чем те, которые вводились в большинстве стран и, в частности, в большинстве стран Европы. Причиной этого было, возможно, особое внимание российских властей к опыту и тактике китайского правительства либо намерение остановить пандемию и успеть завершить еще весной политическую кампанию по отмене конституционных ограничений по числу сроков для президента Путина.
Следствием этого жесткого и эффективного ответа стало то, что по итогам марта – апреля избыточная смертность в России отсутствовала (смертность, связанная с эпидемией, компенсировалась снижением естественной смертности в условиях локдауна).
Вместе с тем введенные ограничения (режим нерабочих дней) отличались правовой неопределенностью: это было сделано намеренно, чтобы снять с бюджета нагрузку по компенсации вынужденной остановки работы негосударственному сектору экономики и занятым в нем.
В мае – июне российские власти начали снимать ограничения, что привело к быстрому распространению пандемии вглубь страны и резкому росту избыточной смертности, которая достигла в июле уровня 27 % к естественному уровню.
Преждевременное и слишком сильное ослабление ограничений было связано с ростом недовольства населения режимом локдауна, нежеланием нести большие экономические издержки и нежеланием властей расширять прямую помощь населению для компенсации этих издержек, а также намерением Кремля провести голосование по конституционным поправкам. Для этого необходимо было создать впечатление, что пик пандемии пройден и опасность уже не столь высока.
Параллельно с ослаблением реальных ограничений российские власти начинают систематически манипулировать как самими ограничениями (не распространяя их на одни мероприятия и распространяя на другие), так и статистикой распространения болезни и связанной с ней смертности.
Все это, с одной стороны, дало обществу ложный сигнал об уровне опасности, а с другой, подорвало доверие к действиям властей, которые сами демонстрировали отношение к пандемии как к «ненастоящей», манипулятивной угрозе. В результате в обществе отсутствовало сколько-нибудь консолидированное представление об уровне опасности, масштабе потерь и стратегии противодействия пандемии. Более половины опрошенных не боялись заболеть и не следили за информацией о ней, лишь 30% этой информации доверяли. Уровень информационной кампании в поддержку ограничительных мер в России был существенно ниже, чем в среднем по контрольной выборке из 75 стран мира (73,5 пунктов в России против 97,5 в среднем по этим странам).
В начале сентября уровень карантинных мер в России оказался более низким, чем в среднем по миру и в большинстве европейских стран. Несмотря на начало второй волны пандемии, власти не стали существенно повышать уровень ограничений. В результате на протяжении осени избыточная смертность резко выросла: в октябре она достигла 40 %, а в ноябре – декабре — 60 %.
Таким образом, российские власти выбрали «одногорбый» профиль жесткости ограничений, в отличие от европейских стран и Великобритании, где этот профиль был «двугорбым» (два карантина). «Одногорбый» сценарий в большей мере характерен для развивающихся и более бедных стран.
Причиной отказа от второго тура жестких ограничений скорее всего стала связка экономических и политических соображений. В обществе отсутствовало адекватное представление об уровне угрозы, и это определяло крайне негативное отношение к введению жестких ограничений. Помимо этого, их введение требовало расширения пакетов экономической помощи экономике и населению. Однако в отличие от развитых и части развивающихся стран, выбравших стратегию наращивания внутреннего долга и предоставления населению и экономике такой помощи, российское правительство не только отказалось от наращивания внутреннего долга, но и решило сохранить имевшиеся у него значительные резервы.
Как показывает анализ, правительство в реальности выделило меньше средств на поддержку экономики, чем даже это было заявлено. Некоторые формы поддержки (прямые выплаты семьям с детьми, поддержка региональных бюджетов) сыграли позитивную роль в стабилизации социальной ситуации. Но в целом уровень поддержки в России оказался меньшим не только по сравнению c развитыми экономиками, но и по сравнению со многими развивающимися странами. Например, ВВП на душу населения в России в полтора раза выше, чем в Бразилии, при этом на поддержку экономики и населения в период пандемии российское правительство направило в два–три раза меньше средств, рассчитанных как доля ВВП.
Правительству удалось в основном сохранить резервы, а масштабы спада оказались не столь значительными во многом благодаря низкому уровню ограничений и невведению второго локдауна. Однако оборотной стороной этой стратегии стало слабое восстановление экономики и издержки, которые несет она в связи с масштабами третьей волны. Приоритетом правительства в целом было не столько уменьшение экономического ущерба эпидемии, сколько сохранение бюджетной стабильности и «подушки безопасности», т. е. сохранение тех средств, которыми оно располагает. Таким образом, отсутствие жестких ограничений после мая 2020 года позволило сократить экономические издержки населения без предоставления дополнительной помощи, но за счет значительного прироста избыточной смертности.
В целом можно выделить две основные социальные модели ответа на вызовы пандемии: «солидаристскую» и «абсентеистскую». Первая предполагает строгие ограничения в ходе второй волны (осень 2020 — весна 2021 года), широкое и достоверное информирование населения о течении эпидемии и масштабах смертности, формирование консолидированной группы поддержки строгих ограничений и лояльности им, а также широкую экономическую помощь населению и частному сектору. Вторая формируется в условиях отсутствия этой связки факторов и усилий. В этой модели строгие меры не вводятся или не исполняются, реальная статистика смертности отсутствует или игнорируется. Пандемия и связанные с ней потери выглядят в этом случае для населения «неизбежным злом», частным и фатальным невезением, которое переживается в ожидании «естественного» окончания пандемии. Первая характерна для европейских стран, вторая – для стран Латинской Америки и России, в целом, более бедных стран.
Противоречивые сигналы и манипулятивный подход российских властей к проблеме борьбы с ковидом сформировали устойчивое недоверие в обществе к различным мерам, требованиям и процедурам противодействия эпидемии, в том числе к российской вакцине «Спутник V». В результате несмотря на то, что вакцина была доступна с декабря 2020 года, спад второй волны эпидемии воспринимался как ее естественное окончание (с января по апрель 60 % населения были уверены, что эпидемия сама собой идет на спад), а отсутствие локдауна и перспективы выхода из него после достижения высокого уровня вакцинированности всего общества способствовали крайнему абсентеизму населения в отношении вакцинации. В результате Россия подошла к третьей волне эпидемии, не использовав те возможности смягчения ее последствий, которые у нее имелись.
Если бы России удалось удержаться на уровне избыточной смертности в 15 % (таким этот уровень был до октября 2020 года, т. е. в первые шесть месяцев пандемии), то совокупные потери — общая избыточная смертность — были бы меньше примерно на 220 тыс. случаев. И, несомненно, энергичная и своевременная кампания вакцинации резко снизила бы смертность третьей волны. Но этого не случилось.
Нельзя не отметить роли специфических черт российской социально-политической модели в том, как страна проходила пандемию. Это, прежде всего, низкая подконтрольность власти со стороны общества, позволявшая принимать произвольные решения и выбирать приоритеты и стратегии, которые вряд ли были бы выбором большинства и которые могли бы быть по меньшей мере скорректированы. Это широкие возможности и привычка фальсифицировать данные и манипулировать информацией и общественным мнением. Это отсутствие парламентской оппозиции, способной отстаивать альтернативные приоритеты и политики, а также идеологический монополизм и цензура в общенациональных средствах массовой информации, что не позволило обществу сформировать адекватное и консистентное представление о происходящем. Наконец, это административные провалы, связанные с приспособленностью «вертикали власти» к решению скорее политических, чем собственно административных задач, и с высоким уровнем недоверия к намерениям и действиям властей со стороны населения.
КЛЮЧЕВЫЕ ГРАФИКИ
График 1. Средний индекс строгости антиковидных ограничений в странах ЕС и Великобритании, прочих странах мира и в России: «одногорбый» и «двугорбый» профили
Источник данных: OxCGRT, https://www.bsg.ox.ac.uk/research/research-projects/covid-19-government-response-tracker
График 2. Динамика избыточной смертности и индекса строгости ковидных ограничений в России
Источник данных: OxCGRT, расчеты Т. Михайловой.
График 3. Сравнительные объемы поддержки экономики в период пандемии COVID-19 (по состоянию на апрель 2021 года), % ВВП
*РССД – развивающиеся страны со средним доходом
Источник данных: МВФ, https://www.imf.org/en/Topics/imf-and-covid19/Fiscal-Policies-Database-in-Response-to-COVID-19.
График 4. Восприятие населением динамики эпидемии (октябрь 2020 – июль 2021)
Источник данных: ФОМ, к-Зонд 2 (https://covid19.fom.ru/k-zond).
График 5. Динамика объема средств в Резервном фонде РФ
Источник данных: Минфин РФ.